Во веке веков

– Вот, вот! – обрадованно задёргался пан Игнацкий, порываясь благодарно тронуть Гаврилу Матвеевича и стыдясь этого жеста. – Я дал размолотые ветки, то есть муку из них. Скот ест, я молол на ручной мельнице. Теперь надо здесь.

– Жернова портить ради тебя…

– Как их попортишь, когда меж камней опилки да мякина пойдут, – заметил Гаврила Матвеевич.

– А не пойдут как… Чать, не зерно, чтоб само сыпалось.

– Палкой протолкнёшь. Сиди да шуруй. Забогатеешь с компаньоном, – говорил Гаврила Матвеевич, с удивлением следя, как по-мышиному забегали мельниковы глазки, будто ему невтерпёж было удрать от них с добычей. Подумал, ведь этот живоглот, как пить дать, обманет панка и дело загубит, а потому, глянув на пана Игнация, добавил вроде как с завистью. – А наш Фома не без ума. Повезло тебе, Архип. Береги его. Умная голова сто голов кормит. А как сделаете муку из опилок, вам будет благодарность от товарища Троцкого и послабление от налогов.

– Ишь, щедр на чужое… Заимей мельницу, да мели на ней хоть песок – может, тоже мука будет. Орден получишь. А я из-за голодранцев жернова крошить не буду.

– Ну, кому Бог ума не дал, тому кузнец не прикует.

Мельник озлился, покраснел и готов был разразиться матом, но убоялся – драчуна Гаврилу сызмальства боялась вся округа. И только покривился.

– Ага, тебе его весь приковали.

– Тогда слушай, когда в твою пользу говорят, – улыбался Гаврила Матвеевич, не поддаваясь на злость Архипа.

– Панове, не надо спорить, – заговорил пан Игнаций, – Всё сделаем хорошо. Я продумал, тёр на камнях… Есть мой секрет… Если пан Архип согласится на процент, я всё сделаю. Совсем немного… Вы понимаете, надо кормить дочь, как-то жить… А я придумывал, это работа… Я буду хорошо помогать пану Архипу.

– Какой процент? – набычился Архип, уставясь на пана Игнация.

Гаврила Матвеевич понял, что дело сладил, дальше пусть сами торгуются, и побежал за мешком зерна, чтоб быстрее отмолоться. Забирая его, потеснил молодежь, укрывшуюся тулупом с головой.

– Ну-тка…

– Батя, с кем воевал? – спросил Николай, выглянув из ворота тулупа, и рядом с его лицом блеснули васильки девичьего личика.

– А нам хошь с кем подраться, лишь бы погреться.

С мешком на плече, как с малой торбочкой, он побежал на мельницу, улыбаясь про себя: «А мой раненый не промах парень. Враз девку под бок усадил и улыбаться заставил. Такой долго в холостых не проходит, готовься, отец, к свадьбе».

Возвращались с мельницы неторопясь. Гаврила Матвеевич лежал на сене полубоком, привалясь к головкам саней, а сын устроился на задке. Облокотясь на мешок с мукой и вытягивая из ворота тулупа тощую шею он крутил головой, оглядываясь окрест, широкими ноздрями жадно тянул воздух, в котором уже слышались запахи скорой весны. Лицо его порозовело, видел Гаврила Матвеевич, и глаза после шептаний с девчонкой ожили и засветились. И ещё заметил отец, пробудилась в сыне улыбка. Вдруг отведёт взгляд в сторону, всмотрится в бель полей с редкими, тут и там чернеющими купами ветел и осокорей, или прищурится на солнце и так это робко улыбнётся, словно научаясь этому сызнова. Вдруг стал расспрашивать про пана Игнация – откуда появился здесь, что за личность такая.

– Личность!., – рассмеялся Гаврила Матвеевич, вспоминая. – Я в какой-то год на Волге подрабатывал, купцам баржи грузил-разгружал. Случалось, по два мешка брал, а на спор и три громоздил. А приказчик обозвал меня принародно «личностью». Думал обидное что-то… Схватил его за штаны да за шиворот и с помоста в Волгу швырнул.

Тут уже оба посмеялись, а отец порадовался: не разучился сынок смеху.

– А полячек-то, приметная личность, да-а… По деревням его дразнят «пан – пустой карман». Но привечают.., – — хлыстнул коня не глядя Гаврила Матвеевич и, когда тот прибавил ходу, задумчиво прищурился, вспоминая про пана. – Сказывали, в городе работал на макаронной фабрике. Вдовец. С голоду в Ташкент ехал на большие хлеба, да вот у нас застрял. Живёт в Драбагане у нищенки, и сам чуть ли не побирается… Помогает всем советами. Головаст…

Серко бодро трусил, не дожидаясь кнута, сани легко скользили по наезженной дороге; на буграх заносились в сторону и, чиркнув по сугробу крылом, скользили дальше. На пути встречались им поезжане, и, прежде чем разъехаться саням, затевался приветственный разговор:

– Гавриле Матвеевичу с сынком доброго здравия.

– Привет, Аким..

– Здравствуй, Аким^: Савельевич, – вторил Николай, выворачивая из тулупа голову в краснозвездной богатырке, вызывая тем новый всплеск радости встреченного ездока.

– Гляди-ка, помнит!

– Так не раз бахчи твои обирал, наверное – перехватывал разговор Гаврила Матвеевич.

– По молодости с кем не бывало. А вы с мельницы, что ли?

– С мельницы. Помолол пшенички, сынка подкормить.

– Ну, бывай…