Во власти бури

Колин подхватил поводья и повел Шареба к противоположному концу коновязи, подальше от кобылы. Сотня метров с оглоблями в руках не послужила ему к пользе: нога, отдохнувшая во время езды, снова начала побаливать.

— Ничего у вас не выйдет, — добавил он через плечо.

— Нет, выйдет! Я научусь ходить по-мужски. Доктор!

Шареб уже не хромает!

— Еще бы он хромал на глазах у восхищенной поклонницы!

Его сарказм остался не замеченным Ариадной, занятой своими мыслями.

— Вот что, доктор, сейчас мы пообедаем не спеша, а Шареб за это время окончательно оправится.

Колин только покачал головой. Он привязал жеребца и последовал за Ариадной к двери, но потом обернулся и бросил скептический взгляд. Шареб тотчас с жалобным видом поднял левую переднюю ногу, чтобы показать, что с ним еще далеко не все в порядке. Увы, он ошибся, потому что началось все с правой ноги.

Колин откровенно усмехнулся. Жеребец, казалось, тотчас понял свою оплошность, потому что опустил ногу и отвернулся.

— Как вы думаете, доктор, ему лучше?

«Лучше и быть не может», — подумал ветеринар, созерцая кобылу, которая успела повернуться к Шаребу крупом, недвусмысленно давая понять, что не прочь познакомиться с ним поближе.

— Не волнуйтесь за него, — только и сказал он все с той же иронией.

Внутри оказалось вполне прилично. Толстые балки перекрытий немного потемнели от времени, но скатерти на столах были чистые, повсюду стояли горшки с цветами, а на стенах висели неплохие гравюры с изображением сцен охоты или скачек. У камина, где пылал огонь, было людно и весело, однако путники уединились, насколько это было возможно, облюбовав стол у бокового окна, откуда просматривалась коновязь. Принесенный обед оказался превосходным: бифштекс с грибами был сочный, хлеб радовал аппетитной корочкой, сыр сочился свежей «слезой», а местный эль, густой и пенистый, был куда вкуснее лондонского. Впрочем, оценить мясо могла лишь Ариадна, которая и сделала заказ. Колин не прикоснулся к своей порции бифштекса.

— Что это значит, доктор? — наконец спросила она удивленно. — Неужели вам достался жесткий бифштекс?

— Просто я не ем мяса, — смущенно ответил Колин.

— Почему?

— Потому что это мясо недавно было животным. Я все-таки ветеринар, если помните. Но эго не значит, что я осуждаю едящих мясо.

— Ах вот как… — медленно произнесла Ариадна.

К тому времени она уже покончила с обедом, а потом отложила вилку и нож и с минуту внимательно смотрела на Колина.

— Вы самый странный «доктор для животных», какого только мне приходилось встречать.

Он не ответил, отдавая должное превосходному сыру, хлебу и свежей зелени с огорода.

— Я вижу, вы даже не попробовали эль. Плохой из вас англичанин, вот что я скажу.

— Не плохой, а просто трезвый.

— Слишком трезвый.

— Я плохо переношу спиртное, миледи.

— Зато я переношу его превосходно. Будьте любезны, закажите мне еще этого дивного напитка, — с вызовом сказала Ариадна, а когда это было сделано, подняла свой стакан. — За дружбу!

Колин хмыкнул и поддержал тост, подняв ломтик сыра и пучок зелени.

— За дружбу!

Девушка засмеялась и осушила стакан в три глотка, которым позавидовал бы и закоренелый гуляка. Встретив взгляд Колина, она слегка покраснела.

— Хоть вы и не пьете и толком не едите, ваше общество мне по душе, доктор Лорд. Беру назад свои слова, что раскаиваюсь в своем выборе. Я рада, что поняла вас, а если вы выясните, отчего Шареб захромал, я и подавно буду в восторге. Знаете что? Вы ведь все равно не станете есть бифштекс. Отдайте его мне.

Колин приподнял бровь. Ариадна хихикнула.

— Я ведь маскируюсь под мужчину. В числе прочего мне надо и за столом вести себя подобающе — есть и пить за двоих.

Тремя милями дальше в сторону Норфолка Тристан, новый лорд Уэйбурн, сидел за столом на очень похожем постоялом дворе. В руке у него был стакан сидра, но он не столько пил, сколько мрачно разглядывал янтарную жидкость. Подобно беглецам, он устроился поближе к окну. Не то чтобы он надеялся высмотреть на дороге гнедого жеребца (он был уверен, что Ариадна намного его опередила), просто не мог оторвать взгляд от проезжей дороги, разглядывая ее с упорством отчаяния.

Гнедой жеребец.

Это было то, что стояло между процветанием и полным жизненным крахом, это было то, что неумолимо приближало Ариадну к кошмару, о котором она не имела ни малейшего представления.

Память унесла Тристана в тот далекий, но незабываемый день, когда отец впервые взял его на скачки. Да и как можно было забыть сладостный ужас и восторг предвкушения, когда лошади раз за разом проносились мимо под дикий рев толпы. Стук подков сотрясал трибуны, отдавался во всем теле и будоражил душу. Должно быть, именно тогда и закралась в кровь Тристана эта лихорадка скачек — неизлечимая болезнь ипподромов, влекущая туда свою жертву против воли. Отец все понял, потому что, бросив случайный взгляд, вдруг замер и долго пристально вглядывался в лицо сына. Потом, как водится, он прочел лекцию на тему великого соблазна скачек и его пагубного действия на личность.