Во власти Давида (СИ)

Дава обхватывает мои полушария своими ладонями. Начинает легонько сжимать их, поглаживать, заставляя соски напрячься и затвердеть. Я не хочу всего этого, но не пошелохнусь, чтобы у него не возникли подозрения.

Дава тем временем ласкает мои соски, членом трется о промежность. Он явно настроен на продолжение нашего романтичного купания в постели. А я? Выдержу ли я это?

— У меня был трудный день, Тая, — разворачивает меня Давид к себе, заставляя сесть на него сверху.

Мои груди теперь над его лицом, и он с восхищением смотрит на небольшие полушария, увенчанные розовыми камешками затвердевших сосков.

«Ты даже себе не представляешь, какой тяжелый день был у меня!» — возражаю ему, но, разумеется, про себя.

Дава тянет меня на себя, буквально укрывает мною свою грудь, устраивает мою голову на своей груди.

Вода активирует его парфюм, я вдыхаю этот аромат, от которого текла раньше как последняя сучка, и понимаю, что он волнует меня до сих пор!

Я до сих пор, зная всю правду про наши взаимоотношения с Давидом, продолжаю испытывать влечение к нему. Мое тело до сих пор реагирует на его прикосновения, откликается на его ласку! Я полюбила его. За то время, пока он изображал из себя заботливого любящего мужчину, я влюбилась в него как последняя дура, и не так-то просто искоренить теперь это чувство в себе…

— У меня был тяжелый день, — повторяет Дава, — но как же хорошо возвратиться домой, уставшим и напряженным, когда тебя ждет твоя любимая!

Как он может смотреть мне в глаза, да еще так искренно, говорить такие вещи, зная, что он лично растаптывал меня на глазах у своих людей, а потом прирезал, точно мясник индюшку на праздник?!

— Я хочу тебя, Тая! — смотрит в глаза, прокручивая соски меж шершавых пальцев.

Я вся выгибаюсь от простреливающего удовольствия.

— Может… в постель перейдем? — прошу.

Потому что в воде заниматься с ним сексом уж слишком романтично. Он — монстр, а не герой любовник. И я не собираюсь быть сверху. Хочет меня — пусть доминирует. Пусть все делает сам. Я не собираюсь помогать ему и отвечать взаимностью.

Дава кивает. Поднимается сам, поднимает меня из воды. Закутывает в широкое махровое полотенце. Несет на постель, где мы провели столько жарких ночей, доставляя друг другу немыслимое удовольствие.

Глава 43

Таисия

Он целует. Его губы повсюду. Срывает с меня полотенце, выкидывает его на пол. Ставит меня на четвереньки, прогибает в спине, так чтобы ягодицы мои были задраны кверху. Целует меня прямо туда, хватает за мягкие булочки, жадно массирует полушария попы.

Я же, уткнулась лицом в подушку и пытаюсь просто не воспринимать то, что сейчас происходит с моим телом. Пытаюсь отрешиться от всего, что делает со мной этот мужчина, прекрасный наружи и полный подонок изнутри.

Давид тянется к моей шее, осыпая позвоночник поцелуями, попутно оглаживая груди, накрывает их ладонями, легонько прищипывает соски, играет с ним, разминает, перекатывает меж пальцев.

А я не железная. И мое тело, тоже не железное. Я вся теку от этих его манипуляций, и он прекрасно это видит. Его рука тянется к моим лепесткам. Размазывает по ним влагу, погружая сначала один палец в отверстие, а затем и второй.

Я дергаюсь, но Давид лишь примирительно целует меня около позвоночника, чтобы я успокоилась, расслабилась и получила удовольствие.

Давид начинает ритмично двигать двумя пальцами, внутри моего тела. Не забывая вынимать их периодически и уделять время моей разбухшей горошине. А потом снова, неожиданно вгоняет пальцы в меня до упора.

Я охаю каждый раз, когда его пальцы оказываются целиком во мне и сокращаюсь на нем в приступе острого удовольствия.

Его горячий и твердый, точно раскаленный член то и дело касается мои бедер. Он тоже рвется в бой, но Давид пока хочет иметь меня именно с помощью своих пальцев.

— Моя! — твердит он периодически. — Люблю тебя, Тая!

Любит… давно ли он любит? И кому нужна такая любовь от убийцы, от жестокого врага?

Его пальцы ускоряются, а потом резко покидают мое лоно. Мое дурное тело даже слегка тянется за ними, чтобы не оставаться пустым, не оставаться одиноким.

— Сейчас, милая, — хрипит он, приставляя к моим лепесткам нечто гораздо более объемное и твердое, чем пальцы.

Дава гладит меня своим членом, ласкает лепестки и горошину, вверх-вниз, своей горячей гладкой от смазки головкой. В другое время я была бы на седьмом небе от удовольствия, но сейчас, зная всю правду о Даве, и о наших с ним взаимоотношениях, я напряжена, точно натянутая струна и не могу в полной мере отдаться его сильным рукам.

Но потом и этих игривых поглаживаний ему становится мало. Дава бьет головкой по моим малым губкам, несильно, но остро, заставляя меня истекать соками еще сильнее. Наконец, он прекращает свою сладострастную пытку, и входит в меня, миллиметр за миллиметром, растягивая мои стеночки, заполоняя собой без остатка. Входит осторожно и нежно, будто не драл меня в первый раз как обезумевший. Откуда в нем столько нежности и жести одновременно?