Во власти Давида

Тая покоряется. Снимает кружевную тряпку и кидает ею в меня. На секунду моргаю, закидываю лифчик за кровать, а сам впериваюсь в нежную обнаженную девичью грудь. Соски ее торчат что маленькие камушки и мне до дрожи хочется их сжать, втянуть в рот, поперекатывать на языке.

Тая раскачивается в такт музыки и ее грудь колышется и подпрыгивает в такт движениям.

Я больше не в силах терпеть давление члена в брюках.

— Иди сюда! Займись мной! — приказываю.

И Тая не смеет мне возражать. Сходит с шеста, и покачиваясь, с грацией кошки подходит ко мне. Опускается на колени. Широко разводит мои бедра в стороны. Я тянусь сжать ее аккуратные сиськи в своих огромных лапах. Сжимаю. С девичьих губ слетает стон томления и удовольствия.

— Давид… — с придыханием шепчет мое имя, — мой Давид…

— Твой… — с готовностью привстаю, давая ей возможность стянуть с меня джинсы прямо с боксерами. — Прими меня, целиком!

Член вылетает из боксеров точно на пружине. Покачивается у лица Таи, головка раздувается от переполняющей ее крови.

Тая сглатывает накопившуюся слюну, любуясь мощью и длиной твердокаменной эрекции.

— Ну же, Тая, возьми его в рот! — в нетерпении порыкиваю я.

Тая облизывает свои пухлые губки. Блядь, что же творит со мной эта женщина? Еще секунду и мне сорвет крышу! Я же просто насажу ее рот на свой каменный стояк, потому что уже не в силах сдерживаться!

И Тая сжаливается надо мной. Целует своими охрененно пухлыми губами мою головку, раздувающуюся от ее ласки, точно шляпку гриба.

— Бля… — с шумом выпускаю воздух, готовый спустить лишь от одних ее поцелуев, что сейчас покрывают весь мой пенис от уретры до основания.

Наконец, наигравшись в нежность, Тая заглатывает головку в свой тесный тугой ротик. Обхватывает руками мои мощные бедра, обнимает меня там, внизу. Начинает поступательные движения головой.

Член мой огромный и Тая просто не в состоянии заглотить его целиком. Лишь не многие опытные шлюхи с хорошо разработанным горлом могут принять меня в себя целиком, вплоть до яиц, но не Тая.

Но мне достаточно и того, как она сосет мою головку, работая ладошками, помогая ими, скользя по стволу, перевитому венами, вверх-вниз.

— Быстрее! — хочу я кончить и подгоняю ее движения.

Тая убыстряется. Сейчас ее язык вовсю ласкает уретру — самое чувствительное местечко в моем теле. Я на седьмом небе парю. Я чувствую нестерпимое давление, и наконец, позволяю себе выстрелить густой вязкой жидкостью прямо в рот девушке. Семени так много, что Тая не успевает с нею справляться. Потоки стекают с ее губ на грудь, каплями падают на плоский животик.

Мне кайфово. Мне так хорошо. Я притягиваю к себе девушку и целую в засос, хотя она сопротивляется и несет хуйню на счет почистить зубы и прочую хрень.

Просыпаюсь. Подскакиваю на кресле. Глубокая ночь. Тая, опутанная проводами и бинтами спокойно спит на больничной койке. Я задремал рядом. Между ног мокро и очень липко. Черт! Спустил прямо во сне! Совсем уже помешался! Крыша поехала на этой девушке целиком и полностью.

— Что же ты делаешь со мной, Таисия-Тая? — ласкаю, глажу ее по щеке.

Ответом мне лишь мерный писк приборов, опутавших девушку, точно паутиной.

Глава 17

ТАИСИЯ

Больно… как же больно… не могу открыть глаза — веки тяжеленые.

Тяжело дышать. Горло саднит, и в нем как будто что-то есть, какой-то посторонний предмет, который и царапает гортань.

Пытаюсь пошевелиться, но выходит плохо. Трудно повернуть голову. Шея забинтована марлей и на ней какой-то воротник с каркасом.

Где я?

Что со мной?

Ничего не помню…

Ничего не понимаю.

Делаю над собой усилие и приподнимаю ресницы. Сначала один глаз. Яркий свет бьет по рецепторам. Жмурюсь, а потом все же открываю оба глаза.

До ушей доносится оглушительный писк. Что это такое? Будто приборы пищат — как канал телевизора, на котором наступила профилактика…

Удивительно, я помню такие явления, как профилактика, помню такие сложные слова, помню, как говорить, как совершать элементарные вещи, и совершенно не помню, кто я, и что вообще делаю в этой комнате.

Стены белые. Я лежу на какой-то кушетке. Вокруг меня медицинские приборы. У носа трубка с воздухом. В горле тоже какая-то гадость. Она-то и царапает мне все.

Звук пищания приборов становится просто невыносимым, и когда я уже готова завыть от отчаяния, в палату вбегает женщина во всем белом.

— Очнулась?! — всплескивает она руками. — Радость-то какая! Я сейчас доктора позову! А еще Давиду Маратовичу надо сообщить! Срочно! То-то он обрадуется!

Имя Давид режет мне слух. Нечто очень знакомое, но в то же время тревожное и опасное. Но вспомнить, кто такой этот мужчина, и почему он должен обрадоваться моему приходу в себя, я не могу.

— С-стой…те… — еле выговариваю я. — Мне больно…

— Сейчас-сейчас, милая, не говори только. Кажется, тебе нельзя напрягать голосовые связки. Молчи, хорошо? Сейчас позову доктора и сделаю тебе обезболивающий укол.

Моргаю глазами, в знак того, что поняла, ибо говорить и правда до ужаса больно. Кивать головой — тем более.

* * *

ТАИСИЯ

Пять минут длятся целую вечность. Я все силюсь вспомнить, что же со мной произошло, но не могу…