– Александр Васильевич, насколько я понимаю, Гусинский – очень большая фигура в мире капитала. Этого отрицать нельзя. За ним стоит серьёзная сила. Я думаю, он достаточно побегал по заграницам. Давайте не будем обрубать ему надежду вернуть доброе к себе отношение. Мне кажется, лучше установить с ним оперативный контакт. Он экспрессивен, болтлив, наверняка поведает нам много интересного.
– Болтлив. В этом смысле они с Березовским стоят друг друга.
– С нашей стороны было бы упущением не воспользоваться этим его качеством.
– Завербовать этого проходимца? – засмеялся начальник СБП.
– Завербовать вряд ли удастся, но почему бы не попробовать? Гусинский труслив, но жутко хочет вернуться. Разве это не база для контакта? Давайте я займусь этим вопросом…
– Попытайся. Только мне кажется, что ничего не получится…
Коржаков оказался прав. Переговоры с банкиром через посредников ни к чему не привели. Гусинский категорически отказывался приезжать в Россию. Его страх за собственную жизнь был необъяснимо огромен. Кроме того, он хотел разговаривать только с Коржаковым. Похоже, банкир жаждал, чтобы самый главный человек в СБП
Он принадлежал к той когорте активных деловых людей, которые безудержно рвались по крутой лестнице вверх, мечтая добиться, чтобы пространство для его жизнедеятельности стало безгранично. Он был из новой плеяды дельцов, считавших себя хозяевами страны и говоривших об этом во весь голос.
В России всё ломалось, крошилось, рассыпалось, требовало срочной починки и восстановления. Весь скелет государства разрушился, однако нужные для укрепления страны законопроекты пробуксовывали. Перевёрнутые с ног на голову ценности настолько дезориентировали новое поколение, что о нравственности никто не думал, все были словно одержимы бесами, все жаждали наживы. В стране царили беззаконие и насилие. Всё пришло во взрывоопасное состояние, это сквозило в воздухе, слышалось в разговорах, проявлялось на лицах, отражалось в огромных лужах, запрудивших городские улицы. На бескрайних просторах бывшего Советского Союза всюду появлялись царьки-губернаторы, властной и жадной рукой правившие обнищавшими массами и наживавшие за счёт народа миллиардные состояния. Они не только не стеснялись своих дворцов, но кичились ими, похвалялись друг перед другом, выставляли их напоказ, вызывая в народе бешенство и ненависть. Но противопоставить новым хозяевам жизни было нечего. Телевидение, радио, газеты и журналы – всё принадлежало им. Они навязывали свой образ жизни, предполагавший исключительную роскошь и вседозволенность. Молодое поколение обезумело, быстро уверовав в то, что смысл жизни спрятан в пиве, игровых автоматах, ночных клубах и сексуальной вседозволенности. Вырвавшиеся на первой волне «свободного рынка» эстрадные звёзды проповедовали сладость наркотического опьянения, и молодёжь жадно внимала им. Телевидение – важнейшее из всех средств массовой информации – потакало самым низким страстям, а Владимир Гусинский был главной фигурой в телевизионной империи…
Попрощавшись с Коржаковым, Смеляков вышел из здания и некоторое время стоял неподвижно, наслаждаясь тишиной. Сюда, за высокие зубчатые стены древнего Кремля, не доносился безумный шум столицы. Здесь царила особая атмосфера.
Из плавно подкатившей к подъезду «Волги» выбрался мужчина в длинном чёрном пальто и чёрной же шляпе. Что-то знакомое было в его фигуре, но Смеляков не сразу узнал его. Лишь когда тот повернулся, удивлённо выкатив глаза, Виктор понял, кто перед ним.
– Смеляков! – воскликнул мужчина. – Ты как здесь?
Это был Владислав Шкурин. Впервые Виктор столкнулся в ним, ещё работая «на земле» в районном отделении милиции. Затем их дороги пересеклись на Петровке, где Шкурин получил должность в Управлении по политико-воспитательной работе.
– Каким ветром тебя занесло в Кремль, Витя? – изумлённо спросил Шкурин.
– А тебя? Вижу, ты на служебной машине.
– Работаю в администрации президента, – важно объяснил Шкурин, и на лице его появилось выражение некоторого недоумения: мол, неужели есть люди, которые не знают об этом?