Во власти мракобесия

Тем не менее за пределами Советского Союза о Горбачёве отзывались только в самых светлых тонах. Его ласково называли Горби и видели в этом выходце из Ставрополья залог перемен к лучшему. Руководители всех держав радостно принимали Горбачёва у себя. Майки и нагрудные эмблемы с его портретом превратились в самый ходовой товар, и, конечно, в каждой стране мира знали слово «perestroika». На это слово молились, на нём делали политику. Впервые генеральный секретарь ЦК КПСС[1] был избран президентом СССР. Поначалу народ воспринял это как шутку, ведь понятие «президент» было чуждо Советскому Союзу. Вскоре после этого президенты появились в каждой республике Советского Союза. Россию возглавил Борис Ельцин.

Маховик дестабилизации государства крутился в полную силу. Деньги стремительно обесценивались, накопления граждан, хранившиеся в государственных сберегательных кассах, таяли на глазах и в считанные месяцы превратились в ничто. На Кавказе один за другим разгорались межнациональные и религиозные конфликты, мусульмане восстали против христиан. Всё, что совсем недавно казалось незыблемым, вдруг рассыпалось. Великая держава рушилась на глазах.

Утром 19 августа 1991 года была предпринята попытка отстранить Горбачёва от власти. Он был объявлен больным, хотя в действительности находился в запланированном летнем отпуске в Форосе. Документ, заявивший о недееспособности Горбачёва, назывался «Заявление советского руководства» и гласил, что, «в связи с невозможностью по состоянию здоровья исполнения Горбачёвым Михаилом Сергеевичем обязанностей Президента СССР», в соответствии со статьей 127 Конституции СССР полномочия Президента Союза ССР переходят к вице-президенту СССР Янаеву Геннадию Ивановичу. Сообщалось о необходимости преодолеть глубокий и всесторонний кризис, политическую, межнациональную и гражданскую конфронтацию, хаос и анархию, которые угрожают жизни и безопасности граждан Советского Союза, суверенитету, территориальной целостности, свободе и независимости Отечества. В состав ГКЧП вошли, помимо прочих, председатель КГБ СССР, министр внутренних дел и министр обороны.

В тот день Смеляков выехал утром с опергруппой на задержание известного в воровском мире авторитета и не смотрел экстренного выпуска новостей. Все мысли были заняты последними согласованиями деталей предстоящей операции. Преступник отказался выйти из квартиры, забаррикадировался и дважды выстрелил из пистолета. Пришлось вызывать дополнительные силы. И тут кто-то из сыщиков, глядя из окна подъезда, воскликнул со смешком: «А вон и подмога! На танках прикатили!»

По проспекту и впрямь двигались танки. Но никакого отношения к проводимой группой Смелякова операции они, разумеется, не имели. С громким рёвом и устрашающим лязганьем гусениц тяжёлая техника ползла к центру столицы.

– Что за бред? На парад они едут, что ли? – изумились оперативники.

Связавшись с МУРом, они узнали об отстранении Горбачёва от власти.

– Вот тебе и ёлки-палки! А танки-то зачем? Военный переворот?

Телевизионные программы были свёрнуты, никакой информации, кроме как о пресс-конференции ГКЧП, не поступало, центральный телевизионный канал транслировал только балет «Лебединое озеро». Столица в одночасье погрузилась в атмосферу самых мрачных предчувствий. На улицах и в домах говорили о фашистском перевороте. Предсказывалось возвращение худших времён советской инквизиции.

Уже в полдень на Манежной площади в Москве начался стихийный митинг, люди всё прибывали и прибывали. Вскоре к Манежной площади со стороны Большого театра двинулась колонна БТРов, однако несколько тысяч человек, взявшись за руки, остановили их перед площадью. Народ стал пробираться на Краснопресненскую набережную к Белому дому. К ночи там собралась огромная масса людей. Они, выходцы из самых разных слоёв общества, сооружали баррикады из скамеек, всевозможных труб, заборов, спиленных деревьев. Там были старики и молодёжь, и все они ждали наступления танков и готовились умереть под гусеницами и от автоматных пуль, и никто из них не соглашался опуститься на колени перед ГКЧП. Не только в Москве, но по всей стране прокатилась волна протестов, всюду на улицах виднелись наскоро написанные плакаты: «Фашизм не пройдёт! Долой путчистов!», но именно Москва в те дни стала символом сопротивления, во главе которого стоял Борис Ельцин.

Люди не желали возвращаться в прошлое. Внезапно стало абсолютно ясно, что начавшиеся в стране перемены, несмотря на опустевшие магазины и неясное будущее, были желаннее хорошо знакомой советской действительности. Право говорить вслух и открыто выражать собственное мнение без боязни «получить срок» за антисоветскую агитацию оказалось важнее мифического «светлого будущего»…