Во власти мужа

Он положил руки на плечи и тихонько подвинул сторону. Я замерла с немым страхом на лице, ничего не понимая.

— Дочка соскучилась по тебе и пришла проведать свою мать.

От его слов в груди закололо.

Ни говоря более ничего, он открыл дверь и в палату зашла акушерка с завернутым кулечком на руках.

— О господи, — перехватило у меня дыхание, и я протянула руки навстречу. — Доченька моя…

Легкое, просто воздушное, невероятно хрупкое чудо смотрело на меня умными, большими глазками, не моргая.

— Красавица моя… — мой голос дрожит, и слезы счастья сами катятся по щекам. — Мамочка соскучилась по тебе.

Я целую малышку в мягкие, слишком нежные щечки, и в нос ударяет ее невероятный запах, который кружит голову…. Так пахнут только ангелочки, это запах духовной чистоты.

— Покормите ребенка. — говорит акушерка, и зная, что я в этом деле новичок, помогает мне.

Это незабываемые и неописуемые чувства, когда мама после рождения вновь может почувствовать с ним физическое единство. Две части одного нерушимого целого.

Малышка пока неумело берет грудь и начинает сосать, прикрывая глазки. Я аккуратно держу головку и пальцем поглаживаю ее тонкие волосики.

Завороженно смотрю на дочь и понимаю, что она как две капли воды похожа на Богдана. Такая же темненькая, тот же разрез глаз и форма носа. Уверена, Богдан тоже это подметил.

— Она чудесная, не правда ли? — шепотом говорю я мужу, который молча наблюдает со стороны за нами.

— Правда.

— Теперь я не хочу отпускать Улечку из рук… Не смогу вновь с ней расстаться.

— Как ты ее назвала? — удивленно спрашивает он, а я осознаю, что не говорила мужу про имя девочки.

— Уля. Ее зовут Уля. — без сомнений говорю я и внимательно смотрю на реакцию Богдана, надеясь, что он не будет возражать, ведь я называла ее так, когда та была еще в животе.

— Ульяна… Мне нравится и думаю, ей подходит это имя. Красивое.

— Как и она сама. — улыбаюсь, когда вижу, что Ульяша положила маленькую ладошку мне на грудь. — Только посмотри на нее… Что говорят врачи, Богдан, скажи мне.

Муж проводит пальчиком по щеке дочки и поджимает губы.

— Она уснула. Переложи ее в кроватку.

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍ — Разве можно.

— Ульяна пока будет с тобой до выписки.

— То есть все хорошо, да? — загорелась в сердце надежда. Неужели мои молитвы были услышаны?

Богдан кивнул на кроватку, желая, чтобы я уложила ребенка. Я аккуратно достала грудь и, не хотя, положила спящего ангелочка в кроватку.

— Говори. Что сказали врачи. — пристально смотрю ему в глаза, выискивая в них ответ, который хочется услышать. — Они ведь смотрели ее?

— Смотрели. Все будет по плану, Таша. — сухо и без особых эмоций констатирует Богдан.

— Что это значит…

— Все подтвердилось. Ребенка будут планово оперировать.

— Нет, нет… — отрицательно закачала головой, не желая верить в эту ерунду. Из глаз брызнули слезы, а сердце закровоточило от пореза лезвия, в которое превратились слова мужа.

— Как только вас выпишут, ее увезут на операцию.

Я, опустошенная, сажусь на кровать и закрываю руками лицо. Внутри все терзается и готово разорваться в клочья. Нет в этом мире справедливости! Что сделал ребенок этому миру, раз в первые дни уже рискует жизнью? Если в том моя вина, так накажите меня, лишите жизни меня, а не его, не в чем неповинного малыша!

— Она справится. — Богдан присаживается рядом и обнимает меня, успокаивает, видя мои терзания. — Ульяна — сильная девочка. Она чувствует, как мы ее любим, что она нужна здесь… И мы должны верить в это.

— Я верю. Верю, Богдан. — шепчу я и склоняю голову к нему на плечо.

Глава 42

Спустя неделю

— Мое сердце не выдержит, мама. — захлебываюсь слезами я, когда двери операционной закрылись.

Только что туда увезли мою малышку. Никаких обещаний, никаких гарантий… Ждать и молиться.

— Иди сюда, доченька. — заключает в объятия мама. — Сейчас слезами не поможешь…

Она успокаивает, гладит по спине, а я вспоминаю те четыре дня, которые была рядом с Улей. Мой ангелочек, моя единственная радость, смысл жизни… Нет, не переживу, если потеряю ее или не смогу подарить полноценную жизнь, которую она заслуживает.

Возможно, я слабая, слишком ранимая, но не могу держать в себе боль, хочется кричать и выть, лезть на стены.

В отличие от меня, Богдан не выдавил ни слова, ни слезы, ни эмоции. Его лицо застыло, онемело и больной взгляд устремился в пустоту… Он часто держал боль все в себе. Хотя внутри горел, сжигал себя до тла.

Я помню, по похоронах первенца, когда я умывала слезами маленький гроб и не хотела его отпускать в землю, мой муж казался мне жестоким, бессердечным человеком, потому что не может родной отец вот так безмолвно и бесчувственно хоронить собственного ребенка.

Помню, как нервы сдали, и переполненная отчаянием, прилюдно накинулась на Богдана:

— Что смотришь…Этого ты добивался?! — колотила в грудь и прожигала взглядом ненавистного мужа. — Смотри, все нет больше меня, ушла я вместе со своим ребенком, умерла… Доволен?