Во власти шторма (СИ)

— Пожалуйста, не задавай вопросов, очень тебя прошу. Я всё скажу тебе перед отъездом.

— Какой-то идиотизм, ей Богу! — повышает он голос. — Сначала не берёшь два дня трубку, потом приезжаешь вся загадочная, теперь какие-то игры в скажу-не скажу. Ты в квест решила поиграть?

— Я не хочу об этом говорить здесь, и я не играю, я просто так решила.

— Хорошо, поехали, — встаёт из-за стола, выходит. Он злится, и мне становится страшно. За своими страданиями я совсем упустила, что его реакция тоже может быть неожиданной.

— Ты кофе будешь? — кричу ему в след.

— Нет!

У меня начинается паника, выливаю обе чашки кофе в раковину, быстро прибираюсь на кухне, одеваюсь, бросаю мелочи в рюкзак. Влад не говорит больше ни слова. Молча выходим из квартиры, молча едем на вокзал. Заезжаем на парковку, дождь бьёт по стеклу, как по нервам, холодными каплями, Волков глушит машину, дворники перестают работать, и нас окутывает шумом и пеленой дождя. Он поворачивается ко мне.

— Влад…нам нужно расстаться…

— Что? — он смотрит прямо на меня, а я даже не могу поднять глаза.

— У меня состоялся неприятный разговор с родителями, они категорически против наших с тобой отношений.

— Алина, ты себя слышишь? Двадцать первый век. Какие родители? Кто тебе может запретить?

— Не всё так просто. Давным-давно произошла одна история…

Я пересказываю её дрожащим голосом, когда заканчиваю словами, которые мне сказал отец, больше не могу держать себя в руках и начинаю рыдать.

— Алина успокойся! Слышишь? Успокойся, пожалуйста! — он поворачивает меня к себе за подбородок, заставляет посмотреть на него. В его глазах злость, боль, жалость ко мне, притягивает к себе за плечи — я всё понимаю, но каким боком я к этой истории?

— Я пыталась, правда, пыталась им это доказать, но до них не достучаться…

— Аля, научись, наконец, ставить людей на место, даже если это твои родители. Ты всю жизнь собираешься им угождать? Ты взрослый человек, почему кто-то должен регулировать вопросы твоей личной жизни?

— Мне отец никогда так категорически не ставил условий, для него это очень серьезно, понимаешь?

— Нет, бл*дь, не понимаю! Не понимаю тебя, не понимаю таких родителей! Я уже ни хрена не понимаю! — кричит Волков.

— У меня больше никого нет, я не могу потерять родителей…, — слышу свой безжизненный голос. Слёзы так и катятся, им нет конца.

— А меня можешь…

Сердце разрывается на ошмётки, каждый нерв отзывается на боль в его словах, все моё естество терзает отчаяние и обида. А ещё мне жаль его, себя, нас…

— Влад, я тебя очень люблю, я никогда никого не смогу так полюбить. Не знаю, как буду существовать дальше и где взять силы вынести всё это, но я не могу их предать. Прости…

Он отстраняется от меня, оборачивается и облокачивается на руль, смотрит в никуда.

— Я так понимаю, ты уже всё решила? Приезжала попрощаться? — говорит сухим бесцветным тоном.

— Да…

Влад выходит из машины, моментально намокает под дождем, но, похоже, этого не замечает. Открывает багажник достает оттуда зонт. Открывает мою дверь, открывает зонт, подаёт руку. Я выхожу, он передаёт мне зонтик.

— Надеюсь, ты не пожалеешь о своём решении.

Садится в машину и уезжает, а я остаюсь одна, заплаканная, подавленная и несчастная.

Глава 21

Влад

Еду на автомате, куда — не знаю. Её слова, как удары обухом, звенят и звенят в голове. Я ушёл под лёд и не понимаю, как вынырнуть и вдохнуть хоть немного воздуха. Болезненные ощущения сверлят каждую клетку, внутри всё медленно рассыпается и превращается в пепел.

Останавливаю машину, выключаю зажигание, закуриваю. Затягиваюсь так, что грудная клетка начинает покалывать. Оглядываюсь по сторонам, не понимаю где я, заехал в какой-то частный сектор.

Какого хрена, люди, с которыми я ни разу в жизни даже не виделся, устроили в моей жизни землетрясение? Ломают всё, крушат мои планы, разрывают меня на части, как кусок мяса. Не много ли они на себя берут? А Алька? Двумя фразами сломала мне хребет и сбросила с обрыва. А я был уверен, что я для неё самый-самый. Вечером приедет, осчастливит предков прекрасной новостью, а я буду подыхать, и терпеть эту обрушившуюся так внезапно дикую, давящую душераздирающую боль. Вывезти бы…

Болевой шок постепенно тухнет. Нет, он не уходит, он трансформируется в злость, ярость. Мне хочется кого-то разнести, убить, уничтожить. Завожу машину, еду. Ускоряюсь, набираю скорость, дышать тяжело, за грудиной учащённо долбит сердце. Как же хреново, нестерпимо, тошно.

Приезжаю в спорткомплекс, поднимаюсь к боксёрскому залу. Проходя мимо тренерской, слышу за дверью признаки жизни, Иваныч на месте. Прохожу дальше, зал открыт, пусто, никого пока нет. Иду к дальней груше, не надевая перчаток, бью, ещё бью, вкладываю всю свою злость в силу ударов, представляю Папашу Грановской, срываюсь, первую серию ударов груша держит стоически, а потом начинается агония. Я херачу её непрерывно, не жалея сил, цепь, на которой она подвешена, лязгает, груша отлетает попеременно в разные стороны, я выплескиваю весь свой гнев, раздражение и горечь.