Во власти страха (СИ)

-Не тебе меня судить, ублюдок! Легко наверно, иметь такую дуру, как она? Творишь, что хочешь, а она прощает! –иронично спрашивает бабушка, ударяя по самому больному. Чувствую ,как Маркус напрягается, меня вдруг охватывает гнев и развернувшись, иронизирую;

-Ну, куда уж нам до гордых таких! Надеюсь, ты счастлива была, когда сбежала мать, не в силах соответствовать твоим требованиям? Когда она не нашла смелости вернуться, чтобы столкнуться с твоим высокомерием и спилась? Поэтому можешь оставаться со своей гордостью бабушка, а мне она ничего, кроме горя не принесла.

Бабушка смотрит на меня презрительно и цедит;

-Твоя мамаша была испорченной и глупой, а ты еще хуже! Ты меня разочаровала! Поехали Валера!

Они проходят мимо, я же сдерживаюсь из последних сил, что не заорать дурниной от безысходности, от потери и пустоты. Словно вырвали у меня сердце и оставили медленно умирать.

Дверь с силой захлопнулась и у меня, словно натянутая струна оборвалась в груди, меня затрясло, истерика накатила и я рыдаю навзрыд. Задыхаюсь, комкаю рубашку Беркета, заливаю горькими слезами. Он же гладит меня по голове и шепчет;

-Тихо, тихо моя маленькая, успокойся, моя девочка. Все это на эмоциях , вот увидишь, через пару дней остынет и все нормально будет!

Я качала головой, продолжая биться в истерике. Знаете, слова не имеют срока действия. Порой, они забываются в ту же минуту, как их произнесут, а порой, западают в душу; согревают и радуют или же гниют там и отравляют, причиняя невыносимые страдания.

Сейчас я как никогда поняла Маркуса. Наверно, все же существует пресловутый бумеранг. От близкого человека всегда ждешь понимания, участия и поддержки, когда этого не происходит ; появляются сомнения и недоверие, тогда становится очень-очень больно, хочется что-то сделать, чтобы стало легче, но ты бессилен. Только родной человек способен утешить и подарить покой.

Смотрю на Маркуса и ненавижу себя. Как же тебе было тяжело, мой хороший! Слезы вновь текут потоком, а я задыхаясь, произношу;

-Прости меня! Пожалуйста, прости….

Он непонимающе смотрит на меня, стирает слезы с моих щек и с улыбкой спрашивает;

-За что, Эни, детка?

-За все! –всхлипываю и вновь реву, обняв его за шею, так крепко, что кажется, сейчас задушу. Но мне хотелось сейчас забрать всю ту боль, которую я причинила своими глупыми выходками. Кому я сделала лучше? Разве я думала о ком-то, кроме себя?

-Малышка, все в порядке! –неловко засмеялся Маркус, скрывая волнение за этим напряженным смехом, а меня прорывает, целую его и тараторю, переполненная сожалением;

-Я так люблю тебя, Марусь, так люблю! Не сомневайся никогда, слышишь? Никогда! Спасибо, что ты есть, мой самый дорогой человек на свете! Марусечка мой….

-Любимая, малышка моя, ну, ты чего расклеилась? Прекрати!- поцеловал он меня, крепко прижимая к груди, растерянный и потрясенный моими признаниями. –Ты мне скажи, зачем бабке все рассказала?

-Не хочу, чтобы она тебя грязью поливала, называя « убийцей» -это все так несправедливо! –выдавила я дрожащим голосом. Маркус качает неодобрительно головой.

-Глупышка, больше никогда и никому этого не говори, поняла меня?

-Да.-кротко обещаю я. Маркус обнимает меня и целует в макушку.

Так мы стояли посреди холла довольно долго, каждый был погружен в свои мысли.

Чувствую опустошение и подавленность. Как быть дальше с бабушкой, я не представляла.

Последующие дни стали адом. Мы переехали в наш новый дом, Мэтт вернулся от Мегги и был безумно рад, что теперь мы с Маркусом вместе. Его радость была бальзамом на душу и вселяла уверенность, что мы все делаем правильно, хотя она и не являлась первопричиной. Все остальное отравляло жизнь. Журналисты не давали проходу, особенно после официального заявления, что Маркус теперь спортивный директор Манчестер Юнайтед. Меня полоскали на каждом ток-шоу; разбирали на молекулы, копались своими грязными ручищами в моей душе, вытряхивая на поверхность прошлое, смакуя подробности, наслаждаясь ими. Лучшие психологи с пеной у рта высказывали свои предположения относительно того, что со мной нет так. Мне писали письма различные социальные службы, общества. Меня обвиняли, жалели и ненавидели. Называли дурой, больной, мазохисткой, сообщницей и интриганкой. Предполагали, что и не было вовсе никакого избиения, я все подстроила, чтобы попиариться за счет мужа, а он бедный, так любил меня, что от ревности убил моего очередного мужа. Все домыслы были грязными, пропитанными корыстью и аморальностью. Почему мы склонны всегда предполагать самое худшее?