Во власти теней (Фиора и Папа Римский)

– Я же говорила тебе, что она добрая. Я ей сказала почти правду: будто я нашла свою давнюю подругу, которая сейчас больна и нуждается в моей помощи.

– Это правда, Хатун, ты мне очень нужна. Но, к несчастью, мы скоро расстанемся. Как только силы вернутся ко мне, я попрошу Стефано Инфессуру помочь мне выбраться из Рима. Сначала я хочу добраться до Флоренции, чтобы скрыться от когтей папы и Иеронимы, а потом вернуться оттуда во Францию.

– Я пойду с тобой. Я больше не хочу покидать тебя, и к тому же я так соскучилась по донне Леонарде, да и малыша Филиппа мне хотелось бы увидеть.

– Ты думаешь, донна Катарина позволит тебе это?

– Позволит или нет, неважно. По закону о рабах я по-прежнему принадлежу тебе, потому что ты меня не продавала, не выгоняла и не… освободила.

– Да нет же, ты давно свободна, Хатун. С того самого дня, когда ты бросилась в лапы Вираго, чтобы освободить меня. Ты это отлично знаешь.

– Да, но я не хочу, чтобы это стало известно.

Приход Анны прервал их разговор. Красавица еврейка пришла сменить повязку, как это она делала дважды день. Она нашла, что состояние Фьоры удовлетворительно. Благодаря лечению у Фьоры не поднялась температура, и она явно пошла на поправку. У Анны, следовательно, были причины радоваться. Однако в этот вечер она была чем-то очень озабочена.

– Инфессура не объявился ни вчера, ни сегодня, – сказала она. – А ведь он обещал приходить каждый день.

– Тогда надо ждать его ночью, – ответила Фьора. – Правда, прошлой ночью он тоже не приходил. Может, что-нибудь помешало ему? Может быть, он придет сегодня вечером?

Наступил вечер, прошла ночь, но писарь-республиканец так и не постучал в дверь. Он не пришел ни на следующий день, ни на четвертый.

– Надо узнать, в чем дело, – сказала встревоженная Анна. – Я закрою дом и пойду к нему. Ты же не должна никому открывать дверь, даже Хатун! – серьезно сказала она Фьоре.

Быстро сняв свою обычную одежду, Анна переоделась в служанку, обула деревянные башмаки, взяла в руки корзинку, как будто шла на базар, и тихо вышла из дома через задний двор, соединявшийся с улицей.

Оставшись одна, Фьора, к которой с каждым днем возвращались силы, встала и спустилась на кухню. Она напилась и прошла в подвальчик, в котором была устроена лаборатория, полистала несколько книг, но большинство из них были на еврейском языке, и она ничего в них не поняла. Единственно трактат Гиппократа на греческом языке мог бы привлечь ее внимание, но медицина не интересовала Фьору. Она вновь поднялась в свою комнату, не зная, чем бы заняться.

Машинально она подошла к окну, перед которым Анна утром повесила белье, которое, однако, мешало видеть то, что происходило на улице. Фьора стояла за занавеской и наблюдала за прохожими. Интересного ничего не было: несколько бедно одетых прохожих, дети, играющие на фоне неприветливого фасада дворца, который, казалось, возвышался над кварталом.

Фьора стала смотреть внимательнее. Какой-то мужчина только что вышел из этого тихого дворца, держа лошадь под уздцы. Он остановился на пороге, оглядел улицу, затем медленно зашагал, внимательно оглядывая фасады домов. Фьора сразу узнала его. Это был Джан Баттиста де Монтесекко. Это он похитил ее во Франции и привез в Рим.

Сердце молодой женщины неровно забилось. Что мог искать этот человек в этом нищем квартале? Было очевидно, что он нанес кому-то визит во дворце Ченчи, но это место не очень-то подходило для прогулок, однако, вместо того, чтобы сесть на лошадь и удалиться, он медлил, останавливался, чтобы разглядеть что-то, возвращался назад и снова шел вперед. Фьора молилась про себя, чтобы только Анна не вернулась в этот момент. Даже переодетая в служанку, она могла бы привлечь его внимание своей красотой.

К счастью, когда Анна появилась с корзиной, полной провизии, Монтесекко исчез в направлении, противоположном тому, по которому возвращалась Анна.

Фьора спустилась ей навстречу, что очень удивило Анну:

– Ты встала? Не рановато ли?

– А почему бы и нет? У меня нет температуры, и я как будто твердо держусь на ногах. У тебя есть новости?

– Да, и плохие. Инфессуру позавчера арестовали.

Фьора побледнела:

– Боже мой! А известно, за что?

– Не совсем, но, по общему мнению, папа приказал солдану схватить Стефано из-за его произведений, которые ходят из рук в руки. Тех самых, которые он называет ночными новостями. Их можно найти на рынке Кампо-де-Фиори или около старой статуи, на которую Стефано любит наклеивать свои памфлеты. Кажется, в последнем речь шла о сеньоре Санта-Кроче, который вроде попытался изнасиловать женщину в развалинах мавзолея Августа.

– Боже праведный! Но это была я! Что за безумие кричать об этой истории на всех крышах! Стефано спас меня от этих негодяев, но именно они ударили меня стилетом.

– Без сомнения, это безумие, – согласилась Анна, – но он, видимо, полагал, что за него не осмелятся взяться. Народ любит его, и он поверил в свою безнаказанность. Стефано мечтает о том, чтобы Рим снова стал республикой.