Во власти женщины

Мы мотаемся на парижском метро по всему городу из конца в конец, и эти поездки мгновенно развеивают миф о баснословно дешевых и уютных гостиницах и пансионах, которые, по слухам, встречаются в этом городе на каждом шагу. В конце концов мы устраиваемся в гостинице. В черте города и по сносной цене. Марианне номер не нравится, и она не упускает случая довести это до моего сведения.

129)

Марианна отказывается покидать гостиницу. Мне кажется, что с ее стороны это непоследовательно, ведь она сама утверждала, что номер ей не нравится. Очень может быть, что в других местах Парижа гораздо приятнее, говорю я. Но нет. Она предлагает, раз уж мне так этого хотелось, провести день в Париже, после чего можно ехать дальше. Мне понравилось это предложение, поэтому я взял книгу и отправился в парк. Я читаю. Иногда поднимаю глаза и смотрю по сторонам. В парке много гуляющих, и меня одолевают разные мысли. Кто-то кормит голубей. Мимо проходят папаши с сынишками. Они смешно несут футбольные мячи, так носят мячи только отцы в больших городах (они вполне овладели искусством держать мяч пальцами одной руки, чтобы не испачкаться, — рука согнута, пальцы напряженно растопырены, словно это не мяч, а поднос с хрустальными бокалами). Эти папаши играют в футбол со своими отпрысками, не вынимая рук из карманов широких плащей. Этакая элегантная небрежность. Играют не без энтузиазма, но с небольшими перерывами на разговор со знакомыми — чаще всего с мамашами ровесников своих сыновей. Потом они подхватывают мячи. Водружают их на пальцы и уводят своих чад из парка.

Я снова принимаюсь за чтение. Но трудно удержаться и не глядеть на людей. Мое внимание привлекает группа мальчишек, они бегают и смеются. Большинство из них негритята. Совершенно очаровательные. Они прыгают и веселятся, не зная удержу. Наверное, для них это самый веселый день недели. Матерей поблизости нет (не говоря уже об отцах). На негритятах красные шапки, их веселье перерастает в настоящее буйство, у них свой изощренный способ пугать голубей. Меня озаряет: мне хочется написать о них небольшой рассказ. Я назову его «Воскресенье для негритят». Я доволен собой и набрасываю кое-какие мысли на обратной стороне конверта. Вечером я пишу рассказ целиком. Я улыбаюсь, рассказ кажется мне недурным. Я читаю его Марианне, но она не видит в нем ничего особенного. На другой день рассказ мне тоже уже не нравится.

130)

Завтрак. Официант спрашивает, как нам сварить яйца, и Марианна объясняет ему по-французски. На это уходит много времени, но официант нисколько не торопится. Ей все равно, как будут сварены яйца, говорит Марианна, а вот мне хочется яйцо вкрутую, и она все это растолковывает официанту. Он кивает и записывает (а апельсиновый сок?). Нам приносят яйца, и Марианне ее яйцо не нравится. Она к нему даже не притронулась: оно слишком жидкое. Но разве она не сказала, что ей все равно, как его сварят? Да, но она забыла. Она знала, что с яйцами что-то бывает не так, но что именно, совершенно забыла. В конце концов мы делим пополам мое яйцо, и Марианна говорит, что любит как раз такие яйца.

131)

Я покупаю бутылку вина и спрашиваю, не хочет ли Марианна выпить. Она с удовольствием выпьет, но предупреждает, что у нее нет настроения заниматься любовью (в том случае, если я на это надеюсь). Я огорчен и спрашиваю почему. Да так, атмосфера в этом городе не располагает к любви, говорит Марианна. Но ведь я-то здесь, и я располагаю к этому, говорю я. Но она говорит, что подобные вещи зависят от многих причин (в нужный момент должны сойтись самые разные чувства и настроения, и это зависит не только от меня, хотя сам по себе я достаточно мил). Чуть что не так, и все пропало, говорит Марианна и вздыхает (как будто хочет сказать, что она сама и не прочь бы, но не все от нее зависит). Значит, мы должны радоваться, что хоть иногда все сходится? — спрашиваю я. Да, именно так она и считает.

132)

Марианне неведомо чувство меры, когда дело касается почтовых открыток. Рут и Гленну она пишет, что у нас все замечательно и что вид с Эйфелевой башни производит огромное, почти пугающее впечатление. Но ведь ты там даже не была, говорю я. Это же сплошная ложь, Марианна. Ей это безразлично. И она критикует меня за то, что я слишком люблю выставлять напоказ свое правдолюбие. Почтовая открытка — это только игра в слова и понятия, говорит она. Это сродни поэзии. С ее точки зрения, такая ложь невинна и вовсе не противоречит природе человека. Я шокирован. И говорю ей, что одно только словечко «замечательно» сразу выдает ее несерьезное отношение к тому, что она пишет в открытке. Марианна смотрит на меня. И говорит, что должно пройти какое-то время, прежде чем зайдет разговор о том, чтобы снова заняться со мной любовью.

133)