Во власти женщины

Я говорю, что наше путешествие начинает внушать мне чувство покоя, приятное, между прочим, чувство. Мы уже не в начале пути, но еще и не в конце. Мы, так сказать, посередине. Как будто в самой гуще леса. Теперь с полным правом можно сказать, что мы в дороге. Марианна говорит, что я слишком озабочен тем, что мы потом скажем другим людям. Мне следует забыть о других. Надо жить, как будто мы вообще никому ничего не должны говорить, считает она. Я не понимаю, почему так надо (но она мне ничего не объясняет). Все равно у меня приятное чувство, и я говорю, что мне всегда больше нравилось, когда я уже чем-то занят, так сказать, нахожусь в середине. Что-то начинать или заканчивать тоже неплохо, говорю я, но я предпочитаю быть посередине. По мнению Марианны, это неудачная установка. Мне следует поостеречься и не отдавать предпочтения середине, а то начало и конец совсем разонравятся, предупреждает она. И мне кажется, что в ее словах есть доля правды. Но мне все-таки трудно отказаться от своего чувства.

Мы умолкаем. Потом она спрашивает, о чем я думаю. Я думаю о том, о чем мы только что говорили. Но ведь нам сейчас хорошо, говорю я, и Марианна тоже так считает. Значит, так оно и есть.

152)

Я засыпаю. Наступает ночь, и почти все пассажиры спят. Но Марианна еще читает. Иногда я просыпаюсь от какого-нибудь шума и вижу, что она все еще сидит с книгой в руках. Я интересуюсь, почему она так медленно читает. Нет, она читает не медленно (в школе она читала быстрей всех). Я говорю: воображаю, как читали остальные.

Я думал, что она читает все время одну и ту же книгу. Марианна смеется, называет меня милым дурачком и говорит, что, конечно, это другая книга. Предыдущую она закончила дня два назад. Но они похожи? — спрашиваю я. Да, они похожи. Я опять засыпаю.

Неожиданно Марианна будит меня и просит надеть рюкзак. Свои чемоданы она уже выставила в проход, а также упаковала мою картину и привязала ее к моему рюкзаку не менее тщательно, чем это сделал бы я сам. Мы выходим, говорит она. Как, здесь? А что это за станция? Этого она не знает. Она почувствовала, что здесь нам обрадуются. Что кто-то нас тут ждет. Мы выходим.

153)

На перроне ни души.

154)

Я злюсь и говорю, что она ошиблась. Никто нас тут не ждал. Мое раздражение усиливается оттого, что поезд уже ушел. Марианна потягивается, вдыхает ночной воздух и говорит, что мы, собственно, сюда и ехали. Это цель нашего путешествия. Она гладит меня по щеке и говорит, что мне надо побриться и что слишком утомительно жить так рационально, как живу я. Она ищет настроение, объявляет Марианна. И нашла его здесь. Что до нее, то ей кажется, будто нас тут кто-то встретил. Она ясно это чувствует, может, и я тоже почувствую, если прислушаюсь к себе? Я вынужден сказать, что ничего не чувствую. Ну что ж, вздыхает она и говорит, что в таком случае мне придется положиться на нее. Я возражаю: она не оставила мне никакого выбора, но Марианна признается, что у нее самой тоже нет выбора (она только подчиняется некоей внутренней силе).

Значит, это не что иное, как твоя интуиция, говорю я. Да, выходит так. Но ведь не ждать же, когда проснется твоя интуиция. Еще неизвестно, есть ли она у тебя вообще.

155)

Марианна предлагает мне поспать, пока она прогуляется вокруг и сориентируется. Я слишком устал, чтобы возражать. Раскладываю на скамье спальный мешок и засыпаю.

156)

Марианна будит меня и рассказывает, что разузнала про дешевую гостиницу, но тут выясняется, что здесь нет автобуса. Зато она принесла нам кое-что поесть. Свежий хлеб, сыр и йогурт. Она спрашивает, не возражаю ли я, если мы пройдем пешком до гостиницы, это недалеко. Я киваю. И тут мы в первый раз за все путешествие слышим, как поют птицы.

Я иду в привокзальную уборную. Писаю. Потом бреюсь и напеваю «Оккена Бума». Спроси Марианна об этом сейчас, я бы не стал отрицать, что мы попали в очаровательное место.

157)

Мы пускаемся в путь. По очереди несем ее чемоданы. Они гораздо легче, чем я думал. Я спрашиваю, что в них, и Марианна отвечает, что главным образом трусики. И сколько же весит пара трусиков? — спрашиваю я. Марианна не знает. Мы шагаем долго, и я говорю об этом Марианне. Говорю, что, по-моему, мы бредем уже целую вечность. Марианна только кивает. Нам надо радоваться, что сейчас не лето и нет жары, говорит она. Я считаю, что имею право жаловаться, даже если могло бы быть и хуже. Что-то всегда может быть и хуже, говорю я, но не всегда целесообразно думать об этом. И кроме того, я же не сказал, что все паршиво. Подумаешь, позволил себе немного поныть. Марианна принимает мои объяснения. Однако ее не устраивает моя привычка придавать слишком большое значение незначительным мыслям. Это мне, а не ей решать, большое или небольшое значение надо придавать мыслям, ведь речь идет о моих мыслях, говорю я. Некоторое время мы избегаем смотреть друг другу в глаза. Продолжаем идти. И похоже, идти нам еще долго.

158)