Во времена Нефертити

Вся литература Древнего Египта, так же как и храмовые изображения, полна фактами, свидетельствующими о теснейшей связи культа Осириса с культом царя. Каждый фараон, умирая, уподобляется Осирису, и его загробное существование продолжается подобно судьбе Осириса: «Геб! Это сын твой, этот Осирис, которому ты даровал, да существует он и да живет он! Если живет он, живет и царь Унас^[29] этот, если не умирает он — не умирает Унас этот, если не погибает он — не погибает Унас этот».

Яркий свет на связь культа Осириса — Гора с культом фараона проливает папирус с текстом коронационных мистерий Сенусерта I^[30]. Наряду с изображениями, иллюстрирующими все основные моменты мистерий, он содержит тексты речей действующих лиц, подобие сценических ремарок и перечень главнейших аксессуаров.

Центральная фигура мистерий — молодой фараон, который выступает в роли Гора и вокруг которого происходит все действо. В противоположность Гору участвующий в мистериях Осирис во время их течений не произносит ни звука, что, наряду с рядом косвенных признаков, дает возможность предположить, что безгласную роль Осириса выполняет мумия умершего фараона. Главный момент мистерий — коронация Гора, то есть молодого фараона, а в заключение происходит погребение Осириса — мертвого царя.

Папирус датируется XX веком до н. э., но записанные на нем обряды восходят, несомненно, к более древним временам, на что указывает анализ и языка, которым написан текст, и самого обряда. Таким образом, этот папирус свидетельствует о том, что уже в глубочайшей древности культ Осириса был культом умершего царя, равно как культ Гора — культом царя живого. Поэтому культ египетского фараона и весь связанный с ним сложный ритуал останется непонятным без учета представлений, обусловивших на предыдущих стадиях развития общества возникновение культа племенного вождя.

Согласно этим представлениям, широко распространенным у многих племен, вождь считается магическим средоточием состояния производительных сил природы. Он ответственен таким образом за хороший урожай, за обильный приплод скота, за плодородие женщин племени. Развивающийся с течением времени культ вождя, с одной стороны, сосредоточил в себе пережитки древнейших тотемистических представлений, а с другой — втянул в свою орбиту родовые земледельческие культы духов зерна, хлеба, природы. Вождь и старейшины использовали значение этих культов для закрепления своего ведущего положения в роде, в связи с чем обрядность родовых праздников постепенно претерпела изменения. Так, если раньше начатки урожая приносились в жертву духам предков, то со временем они стали приноситься в жертву духам умерших вождей; при этом никто теперь не смел приступить к пахоте, пока вождь не проведет первой борозды, и никто не мог начать жатву, пока вождь не срежет первый сноп на общеплеменном празднике начала уборки хлеба.

Аменхотеп I пред Осирисом. Рельеф на стеле из Фив. XVI век до н. э.

В свете этого становится понятным то, что фараоны Египта продолжали считаться, подобно древним племенным вождям, магическим средоточием плодородия страны. Фараон принимал обязательное активное участие в обрядах, связанных с основными моментами земледельческой жизни страны: с подъемом Нила он бросал в реку свиток с приказом начать разлив, он же первым символически начинал подготовку почвы для посева и срезал первый сноп на общегосударственном празднике жатвы, и он же приносил за всю страну благодарственную жертву богине урожая Рененут после окончания полевых работ.

До нас дошли интереснейшие изображения празднования начала жатвы, дающие крайне важные указания для освещения роли фараона как магического средоточия плодородия. Очень показательно, что на этот праздник приносятся статуи всех умерших фараонов от Менеса^[31] до отца того фараона, который в данный момент занимает престол, и именно им предлагаются в жертву начатки жатвы.

Не менее показательно и то, что на празднике жатвы в процессии непосредственно за фараоном идут не его сыновья, а «ириу хе-нисут» (этим термином некогда обозначались члены царского рода); очевидно, именно они, старейшины рода вождя, следовали некогда за ним на племенных празднествах в те отдаленные времена, когда сыновья правителя не имели еще того значения, которое они получили с укреплением патриархальной семьи.