- Понимаешь, Лиза, она… Черт… Она была другой. Ну, ты же знаешь, какие бабы в нашем кругу? А она… Вообще другая. Светлая такая, как солнышко. Я ее как увидел… Сразу понял, что мое. Сразу. Был уверен, что она – девственница, стыдливая такая, от подарков отказывалась, на побрякушки смотрела равнодушно. Улыбалась, говорила, что ей нравится, как я… Черт, ей все нравилось, что я делал. И плевать было на бабки. Я тогда с ума сошел. Веришь? В несколько дней. Думал, вот оно… Чудо. Чудо случилось, нашел свою женщину. Понимаешь?
Я кивала. Да. Брат всегда был повернут немного на идее найти настоящую женщину себе, такую, чтоб правильная, чтоб детей и семью. Я не разрушала иллюзий. Да мне и не до него было. Художница-стрекоза, не от мира сего… Вот ты и поплатилась за это, Ульяна. Потеряла все.
Мы сидели в мансарде Варвары Петровны.
Кирилл принес меня сюда, не реагируя на мои требования ехать к Розгину. Помогать ему.
Он твердил, что Розгин велел ему позаботиться обо мне, что меня нельзя оставлять, возможно, меня напоили какими-то наркотиками, так же, как его.
Говорил, что Розгин сам разберется.
Я не хотела слушать. Я кричала, кидалась на брата с кулаками, пару раз опять теряла сознание от слабости и стресса. В итоге успокоилась. И теперь сидела на диванчике, укрытая пледом, с кружкой любимого Варварой Петровной ароматного чая в руках. И слушала исповедь брата.
Слушала, слушала, старательно заглушая в себе тревогу за Макса. И жалость к брату, оказавшемуся в ловушке хитрой и ловкой мошенницы. И в ловушке своих стереотипов и желаний.
Лиза и мне показалась невероятно нежной, светлой девушкой. Чистой такой.
Правда, после сцены в доме Кочегара заблуждение прошло. Я не рассказала брату про это. Не смогла.
А Кирилл все говорил и говорил…
Про то, что сначала не понял, когда Лиза привела его знакомить с Старшим Братом. Реально думал, родственник. А потом как-то все из головы вылетело. И стало неважным.
Наверно, именно в этот период его и стали поить наркотиками. Понемногу, приучая к постоянному ощущению счастья, расслабленности, радости.
- В какой-то момент я понял, что все, чем занимался, оно… Ну вообще не важно, понимаешь? Все пустое. Главное – не здесь. Старший брат каждый день нас вечером собирал во дворе и долго разговаривал. Мы пили чай, специальный, им благословленный, слушали его слова. И такое спокойствие было, ты не поверишь… Но я все равно хотел с Лизой быть. Это никак не выветривалось. Она обещала, когда Старший Брат разрешит. Но для начала мне надо доказать, что я готов быть с ней. Отказаться от всего, что мешает. Я и отказался. Улька… Я вообще про тебя не вспомнил в этот момент, понимаешь? Вот какая тварь. Не помнил. Только кайф ловил от того, что ото всего избавился. И ничего не держит. И ничего не мешает быть с ней.
Я кивала. И гладила его по голове. Как маленького. Мне было так жаль его. Так ужасно жаль.
И очень беспокойно за Розгина, который не появлялся. А новые кадры пожара в резиденции Кочегара все множились и множились в пабликах города.
- А потом ты приехала. А я тебя даже и не узнал сначала. А, когда узнал… Ну, знаешь, мне было все равно. Я не понимал, почему ты расстраиваешься, ведь я же сделал лучше для нас двоих. А Старший Брат мне обещал, что тебя тоже можно будет принять в общину. Но для этого ты тоже должна отринуть все. А я посмеялся и сказал, что у тебя нет ничего, кроме наследства прабабкиного. Он поинтересовался, что это, я и рассказал. Я был уверен, что мать тебе все рассказала, она хотела. И что ключ тебе передала. Но вряд ли ты получила драгоценности, наверно. Потому что я бы знал. Он спросил подробней, что там за наследство, я вспомнил, как мать перечисляла по памяти, что у прабабки в дневнике было записано. И рассказал тоже. Улька…
Он опять просил прощения, я опять его обнимала. И жалела. И винила себя.
- А неделю назад я… Понимаешь, случайно зашел. Увидел случайно. Лизу…
- Я знаю. Со Старшим Братом.
- Если бы только с ним…
Я поспешно закрыла ему рот. Не хотела даже слышать. И знать не хотела. Меня и то, что я видела, будет до самой смерти преследовать.
Кирилл выдохнул, опять закурил.
Улегся поудобнее головой на моих коленях, как когда-то давно, в детстве.