Во время бурана

Легко переправив Мишу через перила, Саня перелезла сама, и они зашли в комнату. Первым делом был выпит весь квас, еще остававшийся в графине. Потом Саня взглянула на часы и сказала:

— Так я позвоню от вас. Можно?

— Звони, звони. Я тебе наберу номер, хочешь?

— Нет, я сама.

Она набрала номер, подождала немножко, а потом заговорила в трубку:

— Это ты, Паша? Это я говорю. Ага. А почему ты собственной персоной возле телефона сидишь? Там никого нету, да? Я уже хотела попросить, чтобы тебя позвали, а потом слышу — вроде бы твой голос… Нет, я не из автомата, я из квартиры говорю. А отсюда, из четырнадцатой… Ага… Зачем это? Ну, вот еще!.. Мне скучать некогда… И когда это, интересно, у тебя время нашлось? Даже странно! Придется, значит, начальству доложить, что некоторые работники не загруженные ходят, скучают… Вот именно… Ладно, я сразу после работы. Ну, через полчаса — не поздней. Где всегда, ага. Я-то не опоздаю… До свидания, Пашенька, до скорого! Не скучайте, не вздыхайте, телефон не занимайте!..

Пока она говорила, Миша притащил вату, бинт и темный-претемный пузыречек с йодом. Миша стоял рядом с телефоном, прямо перед Саней, но она впервые, кажется, совершенно не замечала его. Она говорила с кем-то, шутила, улыбалась кому-то, глаза ее радостно светились, и в то же время ее будто бы вовсе и не было в этой комнате. Так продолжалось несколько секунд даже и после того, как она положила трубку.

Потом Саня заметила фотографию, висевшую на стене, и спросила:

— Это твоя мама сфотографирована?

— Да, — ответил Миша.

— С кем это она? С папой?

— Да. Это они снимались, когда меня еще и на свете не было.

— Ишь ты! — снова задумчиво проговорила Саня и подошла поближе к фотографии. — А кем твой папа работает?

— Конструктором. Знаешь, какую он электропилу сделал? Легкую-легкую! Даже я могу поднять. Специально для сучкорубов. Он у себя на заводе все, что хочешь, может сделать!

Саня перевязала себе ногу и совсем уж было собралась идти в столовую, но в это время вернулась мама. Она поставила на стол бидон и сумку, вытерла платком лоб и сказала:

— Вот хорошо, Саня, что вы еще не ушли! Сегодня вы будете обедать у нас.

— Ой, нет, что вы, Елена Федоровна! Я лучше в столовую сбегаю. Спасибо вам, Елена Федоровна, не надо!

— Вы сегодня заканчиваете здесь работу?

— Заканчиваем. Завтра на шестой этаж переходим.

— Ну вот. Значит, нужно вместе пообедать по случаю окончания работы. Оставайтесь, а то мы с Мишкой обидимся.

— Я, честное слово, даже не знаю, Елена Федоровна… Мне даже неловко как-то…

— Пожалеете, Саня, если откажетесь: у меня сегодня окрошка! Скорее мойте руки и приходите на кухню. Поможете мне огурцы накрошить. Через десять минут обед у нас будет уже на столе.

За обедом мама и Саня разговаривали о разном — о заработках, о погоде… Саня рассказывала о том, как она училась в ФЗО, и о том, что осенью она обязательно поступит в вечернюю школу. И еще она говорила о том, как несправедливо, что трестовское начальство везде выдвигает бригаду Котятко, а не бригаду Свиридова. Носятся с этим Афанасием Котятко как с писаной торбой, а на самом деле он просто-напросто нахальный очковтиратель, халтурщик и жулик — «он даже цемент налево сбывает».

Миша не принимал участия в разговоре, но ему было приятно, что Саня обедает вместе с ними. Правда, он немного побаивался, не вздумается ли Сане рассказать о том, как он перелезал с балкона на леса и чуть не упал… К счастью, разговор шел все время совсем о других вещах.

Пока обедали, небо заволокло облаками. Впервые за много дней подул ветер, сразу стало прохладнее.

— Наконец-то! — сказала мама и пошире расстегнула воротничок своей блузки. Но Мише она велела надеть курточку, если он хочет «в такой ветер стоять на балконе».

Конечно, он хотел стоять на балконе! Он стоял там в зеленой курточке и донимал Саню бесчисленными «почему». Почему сокол называется соколом — «ведь он же не птица!» Почему мастерок называется мастерком — «ведь он же не человек, не маленький мастер!» Почему терка называется теркой — «ведь она совсем гладкая и без дырочек, совсем не такая, как у мамы на кухне». Почему Саня пела «над крутым волнам»? «Ведь надо говорить «над волнами», а «над волнам» — это ведь неправильно!

Саня отвечала как могла, но многие вопросы ставили ее в тупик. Тем более что почти каждый ответ порождал новый рой вопросов.

— Над волнам? — переспросила она. — В разговоре это, может, и не так, а в песне так. Над крутым волнам. Одно дело разговор, а другое дело песня. «Над волнами» — оно бы в песне даже нескладно было…

Саня задумалась, мастерок на минуту застыл в ее руке.

— Над крутым волнам, — снова повторила она, прислушиваясь к этим словам. — Да оно и в разговоре тоже… У нас на Ильмене все так говорят.

— На каком Ильмене? Где это? А почему там так говорят?

— С тобой, Миша, разговаривать, — сказала Саня, возвращаясь к работе, — надо сначала институт закончить. Во всем тебе интересно до самой точности, до самой середки дознаться. Все — «почему» да «почему». Настоящий ты Мишутка-Почемутка!