Во все Имперские (СИ)

Охранники очканули стрелять, один из них начал куда — то отзваниваться.

Тем временем мы наконец — то разогнались. Родное поместье и наёмники — кабанчики остались позади. Самолет гнал по темным полям все быстрее, а потом, помотавшись с полминуты туда — сюда над землей, не слишком плавно взлетел.

— Летим, барин! — доложил Рокфор.

— Ну вот и славно.

— Только надо это… — крикнул пилот, пытаясь переорать мотор, — Надо по рации доложиться. Положено так. А то столкнемся еще с кем…

— Не столкнемся. Доложишься, когда покинем Псковскую губернию, — приказал я пилоту.

Рокфор явно намеревался дерзко заспорить с барином, но в этот момент в кабине завертелся голубой вихрь.

Алёнка, все это время и без того сидевшая с открытым от ужаса ртом, завизжала. Таня грязно выругалась, пилот чуть не потерял управление, самолёт тряхнуло.

Бесстрастным остался один Дрочило, рассматривавший магический вихрь со сдержанным удивлением.

Из вихря прямо мне на колени вывалилась старая знакомая — прекрасная и синеволосая Таисия Подскокова — Кабаневич. Только теперь она была не в пеньюаре, а в сером брючном костюме. Причём, приталенный пиджак, насколько я мог рассмотреть, был надет прямо на голое тело.

Я нежно, но крепко приобнял девушку, заблокировав ей обе руки.

Таисия наклонилась прямо к моему уху, и меня обдало ароматом её парфюма и жарким дыханием.

— Тебе это с рук не сойдет, Нагибин, — страстно проговорила мне в ухо Кабаневич, — Заплатишь. За каждого нашего слугу, которого ты раскурочил. И за самолёт тоже.

Говорила она совсем негромко, но за счет того, что пухлые губки Таисии были прямо рядом с моим ухом, я всё отлично слышал, даже несмотря на шум мотора.

Я в свою очередь склонился к ушку девушки, украшенному золотой сережкой с драгоценным камнем:

— А куда делись ваши дворянские манеры, барышня? «С рук не сойдет», «раскурочил». Фу так говорить. Кроме того, а что если я сейчас выкину вас с самолета? Успеете отскочить кабанчиком, пока летите вниз, или нет?

Кабаневич вновь приблизила свои губки к моему уху, так близко, что у меня мурашки по коже побежали.

— Просто помни, что ты мертвец, Нагибин. Ладно?

Она лизнула меня прямо в ухо, так что я чуть не вырубился от экстаза.

Потом в кабине закрутился голубой вихрь, и девушка растворилась в нём.

Таня удивленно таращилась на меня.

— Я же говорил, что мы друзья с младшей Кабаневич, — сообщил я сестре, — Хорошо, что они прислали Таисию, а не Старшего клана — её деда. Если бы у меня на коленях материализовался старый хрыч — я бы его точно с самолета скинул. Ладно, а теперь я спать. Разбудите, как долетим до Петербурга. Ну или если в кабину подскочит очередной кабанчик.

Я закрыл глаза, откинулся на сиденье и уснул почти мгновенно.

* * *

Что мне снилось — не скажу, потому что не помню, но проснулся я от толчка сестриными локотком в грудину.

— Просыпайся, братец. У нас гости.

Просыпался я всегда быстро, как лесной зверь, жизнь в своё время научила. К счастью эта моя способность перешла теперь, вместе с моей душой, и телу барчука.

Осмотревшись, я никаких гостей в салоне самолёта не обнаружил.

Уже рассвело, мы всё еще были в воздухе, внизу я разглядел какие — то речки, поля, автобаны и россыпь деревушек.

А вот рядом с нами в воздухе…

— Требуют, чтобы мы сели, барин, — доложил Рокфор.

Наш кукурузник теперь летел в сопровождении почётного эскорта, с обеих сторон нас взяли в клещи два истребителя.

И если вы сейчас подумали, что это были реактивные машины четвёртого — пятого поколения, то вы ошиблись, причем сильно. Нет, самолёты, грозившие нашему кукурузнику, можно было бы смело назвать артефактами Второй Мировой. Впрочем, я не был уверен, что в этом мире была Вторая Мировая.

Больше всего вражеские самолёты напоминали нацистские Мессершмиты, те, которые Bf 109, в России их еще называли Ме‑109.

Только эти были выкрашены в черный цвет, а на боках и хвосте, вместо немецких крестов, располагались эмблемы, изображавшие черную мартышку в очках на оранжевом поле. Мартышка на эмблеме скалилась и бешено размахивала книжкой и арматуриной.

Эта макака меня несколько удивила, я бы скорее ожидал увидеть на вражеской авиации герб с кабанчиком Подскоковых. Впрочем, соображал я всегда быстро.

— Мартыхановы — Заклёпкины, — догадался я, — Рокфор, дай мне арбат.

— Что дать, барин?

— Радио, дурень. Хочу лично обкашлять вопросик.

Я схватил передатчик:

— Говорит барин Нагибин, Старший клана. Какого хрена вы нас сажаете?

— Приказ Авдея Миркевича, Старшего клана Мартыхановых — Заклёпкиных, Ваше Благородие, — прошипел из рации вражеский лётчик, — Садитесь. Немедленно. Или утилизируем ваш летающий металлолом. Прямо в воздухе.

— Нафига? — уточнил я, — В смысле, нафига нам садиться? Чё надо вашему Авдею?

— Что ему надо — барин сам разберется, — резонно сообщил мартыханий лётчик, — Когда сядете. А мой приказ простой — посадить вас. Или сбить. Минута на размышление. Аэродром в Перекюле, шесть километров к северу.

— В Хуикюле, — сообщил я макаке — летчику и отдал передатчик Рокфору.

Я повернулся к сестре:

— Ну, что скажешь, Таня?