Во все тяжкие…

— Ты-то? Ха-ха! Всегда и неизменно, сколько я тебя знаю, писака, ты ошибаешься в людях. Ты даже умудрился ошибиться в двух своих женах.

— Это они во мне ошиблись.

— Поль умняга. Божий дар. Чистый парень. Зинке повезло, — воспылал Автономов, командуя на столе.

— И поэтому ты с ним Вась-вась?

— А ты бы, конечно, выдал нравоучительную нотацию, писака? Он мне нравится, черт возьми.

— Он моложе Зины?

— На два года.

— Жди развода, Раиса права, — скрепил я, и мой дружок внезапно погрустнел. Печальное сочувствие, почти жалость прочел я на его худом, выразительном лице. ТЫ ПОСТАРЕЛ, АНАТОЛЬ. ТЫ ЗДОРОВО ПОСТАРЕЛ.

— Ты постарел, Анатоль. Всегда был бесшабашным отчаюгой, а теперь у тебя пенсионное мышление.

Врезал.

Затем последовали растроганные воспоминания с неизменным «а помнишь?.». и временами чуть ли не со скупой мужской слезой. Сочинитель, стыдясь, решил упустить их в этом повествовании — потому что далекое прошлое безвозвратно, и незачем травить душу. НЕЗАЧЕМ ТРАВИТЬ ДУШУ, твержу я. Раскопки прошлого эксгумации подобны, и незачем травить душу. Беру ответственность лишь за настоящее, без загляда также в будущее, чтобы опять же не травить душу. Вот прозвенел звонок в прихожей, это реально и представимо. Автономов встрепенулся. Он вдруг сильно побледнел. Ну а я удивился:

— Что с тобой, Костя?

— НАВЕРНО, ОНА.

— Прекрасно. Иди открывай.

— Погоди.

— Чего годить! Девица ждет.

Автономов встал. Звонок прозвенел еще раз и еще.

— Да что с тобой? Она уйдет, если ты будешь телиться, — рассердился я.

— Иду. Но учти… — Он недоговорил.

Он отклеил ноги от пола и двинулся в прихожую походкой ревматика. Я недоуменно смотрел ему в спину. Автономов обернулся. — Учти, — закончил он мысль и скрипнул зубами, — никаких вольностей, Анатоль.

Пораженный его необъяснимым поведением, я закурил. ИНТЕРЕСНО, В САМОМ ДЕЛЕ ИНТЕРЕСНО, ЧРЕЗВЫЧАЙНО. БА! Я ВЕДЬ НИКОГДА НЕ ЛЮБОПЫТСТВОВАЛ, СКОЛЬКО ЖЕНЩИН БЫЛО В ЖИЗНИ МОЕГО СТАРИННОГО ДРУГА.

Он все-таки опоздал. Гостья уже, видимо, сходила по лестнице, когда он открыл дверь. Я услышал его перепуганный крик:

— Мила! Я здесь, Мила! — точно он некоторое время был покойником и вот воскрес.

«Сидел в туалете», — наверняка подумала она.

«Чрезвычайно интересный Автономов», — подумал я и решил, что нужно задержаться.

Он громко говорил в прихожей:

— Это, Мила, моя прихожая. Позволь, помогу снять плащ. Вот сюда я его повешу, на вешалку. Туфли не надо снимать. Хочешь снять? Снимай. Вот тапочки, Мила. Налево кухня, но мы туда не пойдем. Там беспорядок. Пойдем в гостиную, ладно? Ты долго меня искала?

А она говорила веселым голосом:

— Да не хлопочите вы, Константин Павлович. Нет, недолго, сразу нашла. Замечательные тапочки, в самый раз.

— Эти женщины, — брякнул Автономов. Тут же он сообразил, что сказал что-то не то, и пояснил в оправдание: — Запасные. Основные она увезла с собой.

— Ага, понятно. Все равно хорошие. Так куда?

— Вот сюда. В кухню не надо. Там мой приятель сидит. (Вот те раз!) Они прошли в гостиную, а через минуту Автономов появился на кухне переполошенный, с блуждающей на губах улыбкой.

— Смотрит книги, — шепотом объяснил он.

— Неужели? Грамотная, видать.

— Очень. Она, — Автономов оглянулся, — педагог по образованию, понял?

— Надо же! И давно она у тебя в подчиненных?

— Тиш-ше! — зашипел мой дружок. — Три года уже. Как я выгляжу, Анатоль?

— Отвратно.

— Знаю. Ладно. Ты, главное, не хами. — Он потер ладонями щеки. — Пойдем. Познакомлю.

Я пожал плечами. Я встал. НЕУЖЕЛИ СОВСЕМ НЕДАВНО ЭТОТ НЕРВНЫЙ ЧЕЛОВЕЧИШКА РАЗВЯЗНО ПРЕДЛАГАЛ МНЕ ПОДРУЖКУ СВОЕЙ ПОДРУЖКИ?

— Ее зовут Милена, — прошептал он, озираясь. — Я зову Милой. А ты зови Миленой, понял?

— Ну, понял, предположим.

— АНАТОЛЬ, ЭТО ПЕРВАЯ ЖЕНЩИНА В МОЕМ ДОМЕ, — странным голосом произнес Автономов.

Мы вошли в гостиную один за другим, след в след, как ходят волки. СТАРЫЕ, СЕДЫЕ ВОЛКИ. Милена, она же Мила, разглядывала корешки книг на полках. Она обернулась.

Двадцать семь лет, сказал Автономов. Ой ли? Она выглядела куда как старше. Крупная, широкоплечая женщина, коротко стриженная, в светлой кофточке и длинной темной юбке, широкобедрая. Миловидное лицо, не очень накрашенное, с веселыми, осмысленными карими глазами, но какой-то бугристой нездоровой кожей. Она приветливо улыбнулась. Зубы были хорошие.

А что увидела сама Милена? Ничего, в общем-то, хорошего. Перед ней раскланивался, сообразно представлению Автономова, пожилой низкорослый Сочинитель, абсолютно седой и редковолосый, с нагловатым взглядом из-под круглых очков, в затрапезных джинсах и свитерке. (На самого Автономова она успела, надо думать, наглядеться за три года.)

— Ей-богу, Милочка, ей-богу, он является автором многих книжек, — говорил, как бы сам себе не веря, взволнованный Константин Павлович. — Да вот видишь, вот посмотри, вот его опусы стоят на полке. Он мне, понимаешь, все, что у него выходит, все непременно дарит. Ну а я на полку ставлю… вот видишь сколько, — оскорбительно тыкал он пальцем в мои бестселлеры.

— Я, к сожалению, не читала, — смущенно призналась Милена, улыбнувшись мне.