Поэтому я сидела в тележке тише травы, ниже воды или наоборот, точно не помню, потела и краснела как рак при варке.
– Так сколько говорите вам завернуть? – поинтересовался продавец.
– Два.
Две отборных мясных лепешки молодого теленка были упакованы. Мне передали пакет и наказали охранять его. Алексей катил потихоньку тележку в винный отдел.
Здесь было не очень много алкогольной продукции, но зато по ценам превосходили в два раза количества всех бутылок вместе взятых. Я даже не удивилась, когда в руки мне отдали мое любимое вино.
– Дома просто не держу алкоголь, - неправильно поняли немой вопрос. Алексей посмотрел на мои руки, хитро улыбнулся, поглядел по сторонам в поисках кого-то, в это время людей здесь не было, только мы одни, отобрал бутылку и запихнул мне под свитер. И все это так быстро проделал, будто не первый раз ворует в магазине.
Возмутиться я не успела. Как только слово «фотография» слетала с его губ, я сразу замолкла. На подходе к кассе вспотела раз десять, волосы под шарфом взмокли, кажется. Поджилки страшно тряслись. Что там говорил Петр Олегович, что мне нужно пить лекарства и находится в состояние спокойствия?! И кто-то ведь обещал. А теперь что? Играется? Издевается?
А вот и касса. Мне помогаю встать.
– Любимая, подожди меня в машине.
Кидают ключ, мило улыбаются продавщице, заигрывая с ней.
Актер е-мое.
Пулей вылетаю из магазина, но на входе меня задерживает охранник.
– Что у вас под шубой?
– Селедка, – вместо меня отвечает, подошедши Алексей с пакетом в руке.
Быстро они обслуживают.
– Это не смешно. – Грозный дядька в кепке и с дубинкой на бедре подходит ко мне. – Покажите, что вы там прячете. Я видел по монитору, что вы что-то у себя спрятали.
Все приплыли. Нас сейчас арестуют, а дальше КПЗ.
Только не к ментам, только не к ним. Не хочу ночевать в грязной камере! Хочу теплую душистую постель. Желательно в свою. Стоп, конечно же, в свою. В чью же еще? Мягкая перина вместо деревянных досок, большая подушка, ватное одеяло. И зачем Алексею понадобилось воровать вино? Наверное, из-за его вечной скуки. Теперь кажись ему там весело в будке у охранника сидеть и ждать пока сержант составит протокол. Он-то там с людьми, а я одна в ниве на заднем сидении и в наручниках, потому что кто-то, когда ему сказали: «приготовьте карманы к осмотру», киданул пакет с мясом в охранника, схватил меня за руку и потащил к выходу и все это бегом.
До машины мы добежать не успели, нас схватили, выкрутили руки, заковав в наручники, меня усадили в потертую, местами проржавевшую ниву, а Лешу увели. И вот теперь он был там, я здесь молилась, чтобы все обошлось.
Молиться пришлось минут пятнадцать. Я изъерзалась, искусала пальцы, пыталась освободиться от наручников при помощи шпильки, которой закалывала длинную челку, торкала закрытую дверь, глядела в окно. В итоге углядела направляющихся сюда двух ментов и Лешку. Менты злые, на мордах написано, что нам хана, ведут, держа Алексея за руки. Подходят, открывают заднюю дверь и толкают его на сидение. После зыркают на нас:
– Без фокусов.
Я шумно сглатываю, вздрагиваю, когда громко хлопает дверь. Смотрю на мужчин удаляющихся обратно. Один заходит в будку, другой остается на улице курить. Перевожу свои испуганные глаза на Алексея, который сидит с опущенной головой хмурый и… беспомощный. По-другому я не могу охарактеризовать то, что вижу. Но вдруг он вскидывает голову, смотрит в окно на мента, улыбается, ехидно, властно, побеждено. Поворачивается ко мне, еще шире улыбается, спрашивая:
– Прокатимся?
– Что?
Он же не сделает этого? Не перелезет на водительское место, не сломает панель или что-то там еще, чтобы вынуть провода и завести машину, не тронется со стоянки и не вдарит по газам?! Нет! Он делает это! Черт возьми, делает быстро, пока тугодум в форме с открытым ртом пялится, как его машину угоняют. Угоняют!!!
– Ты сумасшедший! – обхватываю спинку сиденья, крепче держась за нее.
– Зато не скучно, – отвечает он, смотря в зеркало на меня. – Покатаемся? Или домой? Или в ресторан поужинать? Или еще куда-нибудь. Выбирай.
Точно сумасшедший!
– Лучше на дорогу смотри, – беспокоюсь я, так как по встречке едут машины.
– А я и смотрю.
Как же, прямо разбежался. Смотрит он сейчас на меня своими серыми глазюками, и абсолютно никакого внимания на дорогу.
– Леш? – зову его.
– Что? – полуулыбка
– Дорога, – напоминаю и отвожу глаза, чтобы не покраснеть еще больше. И хотя здесь темно, но расставленные на дорогах фонари хорошо освещают салон
Тишина. Какое-то время смотрю на свои руки. Чешутся от наручников, пытаюсь просунуть туда палец, чтобы почесать кожу, но оставляю это дело, так как ничего не получается. Поднимаю голову и содрогаюсь: на меня по-прежнему смотрят. Не на дорогу, на меня. Жуть.
– Ну так как? – улыбается он.
– Что как? – смотри же ты на эту чертову дорогу!
– Куда поедем?
– Домой, – бешусь и кошусь на него.
– У меня дома еды нет.
И чего он все время лыбится?
– Зато у меня есть! – выпаливаю и только теперь понимаю, что я его таким простым ответом пригласила к себе домой.