Во всём виноват Гоголь

Менее шныряющие личности кучковались и тихо о чём-то толковали, но контачить с капитаном не стремились. «В одном углу штаб-ротмистр, подложивши себе под бок подушку, с трубкою в зубах рассказывал довольно свободно и плавно любовные свои приключения и овладел совершенно вниманием собравшегося около него кружка». — Уж где он добыл эту подушку? — сам себе удивлялся Афанасий Петрович, сроду не встречавший её в красном уголке, и удивлялся до тех пор, пока один из слушателей не отделился от кружка штаб-ротмистра и не приблизился с опасливым стеснением в глазах и в шагах к визгливому и рыжему крикуну.

— Позвольте понять, кем вы здесь приходитесь, — наконец-то вежливо и опасливо поинтересовался человек, судя по мануфактуре мундира, младший офицер в отставке с исполнительным и безынициативным лицом командира взвода периферийного гарнизона. Далее он пластично и ещё более учтиво отрекомендовался отставным поручиком Иваном Фёдоровичем Шпонькой и подал капитану устное заявление на примыкание к списку под вторым порядковым номером.

— Вам какое дело до того «кем»? — вместо безмерной радости неуравновешенно взбесился в ответ рыжий. — Я капитан в отставке и проездом здесь из самого Питера, — помпезно заявил он. — Я первым лично зарегистрировался у себя в списках на приём в партию и в своих подлинных бумажках состою на высшей строке пьедестала со вчерашнего вечера!

— Эй, давайте-ка для начала с вами поймём… Вы в своём уме или в чужом-с? — вклинился в дебаты вальяжный толстячок из угла, сверкнув лысиной, напоминающей медную группу полкового оркестра, а по общему виду человек «…наиприятнейший во всех поверхностных разговорах обо всём», не исключая даже участия в диспутах о существе «…политики, и философии, и литературы, и морали, и даже состоянья финансов в Англии». — Очнитесь, капитан! Притушите фитиль, сбавьте ход! Здесь вам не там-с! И уясните себе насовсем, — собственной персоной заявляет вам эти слова брандер-полковник Варвар Николаич Вишнепокромов!

— Живых брандеров в природе не существует! Понаехали тут, — парировал рыжий. — Брандеры с керосином при царе Горохе жили, чтоб турецкие парусники жечь. Мы в веках мирного атома, электронных коллайдеров и «мерседесов», а у олигархов и бандитов для чужих парусов тротил и китайские хлопушки есть. Брандеры кончились как класс! А у меня в Питере «…семь лет уж живёт…», семь лет жильё снимает подполковник Потогонкин, которому военное ведомство от дембеля и до сих пор квартиру не дало. Сейчас он даже мне не платит за крышу и комфорт. В это должна вмешаться партия, и я действую в интересах должника в мою пользу! Хватит давить авторитетом погон! Пишитесь третьим, брандер, а то хуже будет!

— А вы, капитан, зарываетесь навсегда, — угрожающе прорычал Варвар Николаич и злобно сверкнул медным черепом. — Питерский, значит? Как выйдем из сей норы, я ваш корявый портрет-с керосином точно отполирую невзирая на свою неимоверную занятость. Это уже решено. Поймёте, что «…у нас в губернии, слава богу, народ живет не глупый: мода нам не указ, а Петербург — не церковь». Дурачьте в своей голодной Коломне за колонной своих субчиков, куда не долез даже архитектор ваш Трезини Доменико. За верстовым столбом-с, где стадами такие же, как и вы, интендантские крысы из отставных питомцев Марса пасутся. Тут вам не там, снова говорю! Я ближний сосед Андрея Ивановича Тентетникова! Обо мне во втором томе недопаленных «Мёртвых душ» самим Гоголем слова писаны и, кстати, в отличие от некоторых, я бескорыстно помогаю советами одному скромнейшему капитану, что после выхода в отставку тоже сидит на бобах. Уволен он по дискредитирующей статье и на почве пьянства, разумеется. Им даже Стёпа Плюшкин из первого микрорайона взволнован, к которому капитан в родню набивается. А вы Потогонкин, Потогонкин! Тьфу, на вашего Потогонкина! Приклейте свои амбиции ко лбу!