Во всём виноваты «Битлз»

— Не привык, — говорит, — я к креветкам и другим морским делам. Не моя это пища.

И выбросил недоеденное чудовище в окно. Стали считать: «Раз, два, три…» — чтоб прикинуть высоту нашего номера, на какой счет она об землю грохнется.

Вы только не думайте, что мы так уж мусорить за границей привыкли, просто окна на задний двор выходили, а там была такая помойка, что будь здоров и не кашляй.

Так вот, считаем, считаем, как до двухсот дошли — чувствуем: что-то не так. Пришлось ещё одну креветку жирную бросить. Уж как она об землю вдарится — за милю должно было быть слышно. До трёхсот досчитали, опять ничего. Потом всю оставшуюся жратву выкинули, тарелку и много чего другого — никаких результатов, только, когда уже к вечеру на улицу вышли, на концерт собираясь, увидали: ребятня со всего района с открытыми ртами вверх смотрит: они, оказывается, на лету всё пожирали.

Побывав перед поездкой в Ленинской библиотеке и покопавшись в справочниках, я выяснил, что в Африке «горы вот такой вышины», а также «крокодилы, бегемоты, обезьяны, кашалоты и зеленый попугай» и вообще там очень и очень жарко в любое время года. Поэтому я решил как следует подготовиться и по старой гастрольной привычке создавать максимум комфорта взял из Москвы небольшой вентилятор, которым, когда бывало электричество, мы с Валерой, поставив прибор точно между кроватями, спасались от жары как могли. Интересно, что если направить в Африке себе в лицо струю воздуха из московского вентилятора, то создается на секундочку ощущение просто очень жаркого российского лета, а если выключить, то тут же бросает в африканский пот. Желая как можно честнее поделиться с Валериком «вентиком», я наладил в нём (в вентике) режим поворотного обслуживания, так что нас кидало в африканский пот каждые десять секунд. За две недели пребывания мой организм, так и ждущий, куда ему перестроиться, радостно перестроился на этот интересный ритм, и в Москве зимой поражал врачей и меня самого ежедесятисекундным вспотеванием. Пришлось выбрать время и вылечиться двухнедельным десятисекундным вставлением головы в духовку.

Рубли в Мозамбике называются метикалами, и, когда нам раздали там первые суточные, я шелестел огромными тысячами, не зная пока, куда их девать. Они были изготовлены из ещё более гнилого «дерева», чем наши. Купить в местных магазинчиках было особенно нечего, а хранить метикалы было удобно только в банке. Из-под пива.

В общем, проблема. Правда, Директор авторитетно заявил, что можно поменять мозамбикские «деревянные» на какие-нибудь доллары, но на чёрном рынке. Сказано — сделано. Я знал поблизости от гостиницы пару рынков. Пришёл на первый — ну, чернее не бывает. Прямо так черно, что ужас. Самым светлым пятном был я сам. И ни фига: никто ничего не меняет.

Хотел вообще-то один со мной на часы мои испанские поменяться, но мне не показались те два банана, которые он предложил: я этот сорт не перевариваю.

Ладно, пошёл на второй рынок. Он ещё чернее выглядел. У некоторых морды аж в фиолет отсвечивают, и хотя с удовольствием они готовы были метикалы эти у меня взять, но вот насчет того, чтобы что-нибудь порядочное взамен дать, — тут уж дудки.

Однажды разыскал я одного местного жителя, который кроме «проблемы» знал еще много разных слов, даже по-английски. Он мне вкратце поведал, как дошли они до жизни такой. Рассказал в трёх словах историю страны и советско-мозамбикских отношений. Я рассказ его, интересный во всех отношениях, здесь и привожу.

«До 1974 года страна наша была колонией Португалии. Португальцы нахально заасфальтировали в городах дороги, провели электричество, обустроили телефонную сеть и понастроили на океанском побережье роскошные туристические отели — видел, наверное, сейчас от них одни коробки бетонные остались.

Народ в деревнях да джунглях бедно жил, но справлялись. А в городах совсем нормально — при домиках и при работе.

Потом ваши «врачи», которые «по зову сердца» приехали с эпидемиями бороться, стали при каждом удобном случае народу объяснять, что нельзя рабами жить и надо бы социализму подбавить. И так они к 1974 году народ затюкали, что тот расправил плечи, сорвал многовековые оковы и уволил пожимающих плечами португальцев без всякого содержания.

Первые три дня хорошо было. Приятно, конечно, оковы сбросить, но вот потом лажа началась: то на электростанции винтик открутился, то в каком-нибудь отеле унитаз забился — нужен португальский специалист. А их-то народ прогнал. Ваших, естественно, понаехало видимо-невидимо, но всё больше «врачей», а они в «электрических» винтиках не особо рубили — всё норовили растить национальные кадры да политзанятия проводить.

Хорошо, что народ наш от природы смекалистый, сразу правильную линию выбрал: как что-нибудь сломается — тут же на помойку, как в отеле канализация забарахлит — бросай его к нашей чертовой мозамбикской матери. Пусть стоит немым памятником колониализму, эдаким укором проклятому прошлому.