Во всю ивановскую (сборник рассказов)

Веселье разгорелось не сразу. Сидели мы как на сцене, потому что вокруг ограды много собралось любопытных, и Петро шутливо, подобрав с травы клочок сена, совал его через ограду, предлагая пожевать. Тут сыпанул дождь, любопытных не стало. Думали перебраться во двор, но вновь, по выражению Толи, «окрасилось небо багрянцем», разгорелся огромный закат. Видимо, от него все лица казались розовыми и красными. Мне этого цвета добавляла пылающая алостью рубаха, которую Петро сравнивал с флагом над рейхстагом. Петро вообще играл после Толи чуть ли не первую роль. Он сидел рядом со мной, спрашивая: «У тебя высшее?» — «Да». — «Ну и у меня кое-что за плечами».

— Петро, выпейте вы, че секретничать! — кричала женщина Александра, как она представилась: Александра из села Сорнижи. Еще она поддразнивала чистопольских, что не только у них есть свой поэт, но и у них, и не поэт даже, а поэтесса — Татьяна Смертина.

— Поженим, — кричали за столом. — Толя, ты как?

— Ни-ког-да! — отчеканивал Толя.

— Витя, тебе хватит, ведь не спляшешь.

— Я?! Чтоб я не сплясал! Я мертвый спляшу!

— А давайте за погоду!

— За ивановскую!

— Ну! Подняли!

— У меня уж до ведра доходит!

— Ну, Бляха медная, когда и попить, как не в ивановскую! Работа подопрет — не больно разольешься!

— Петро, на рыбалку свозишь? — спрашивал Толя.

— О! — взорлил Петро. — Я ведь мотор к лодке купил! Новьё! Работает, как пчелка! На Пижме любого на одном цилиндре догоню и затопчу! Сделаем рыбалку. Директору скажу — кореша приехали. Уважит, куда денется. Траву вот подвалю.

— Да чего это, мужики, ровно все вареные, — заговорили вдруг женщины.

Уже кто-то ставил Толе на колени гармошку, уже ожившая Старуха стащила с головы платок и помахивала им, крича:..

Сербиянка рыжая
Четыре поля выжала,
Снопики составила,
Меня возить заставила.

Вышла Александра и еще без музыки, встав перед Толей, пропела:

Поиграй, залетка милый,
Поиграй, повеселюсь.
Меня дома не ругают,
Посторонних не боюсь.

Толи, налаживая по плечу ремень, весело в тон отвечал:

Поиграй, поиграй,
Зеленая веточка!
Ты на что меня сгубила,
Эка малолеточка?

И сразу, без паузы:

На гулянье привезла
Меня кобыла сивая,
А с гуляньица проводит
Милочка красивая.

Я сильно подозревал, что Толя сам многие частушки сочинил, даже те, что пошли в оборот, а это признак высокого качества. Причем если кто-то в пляске пел частушку совсем не к месту, а ту, что вспоминалась, то Толя, направляя застолье или круг, давал тему. В частушках, конечно, далеко не вся душа русского народа, но часть ее, и не маленькая.

Витя уже изготовился к пляске, стоял, шатаясь и комментируя свое состояние: «Бес кидает». Но только лишь заиграла гармонь, он моментально окреп и дал такую присядочку, что впору бы и профессионалам из хора Пятницкого. Пошли и многие другие, старуха, махая платком, голосила:

Оттоптались мои ноженьки, Отпел мой голосок, А теперя темной ноченькой Не сплю на волосок!

Правду сказать, и меня подмывало сплясать, да уж и Александра поударяла передо мной, но понимание, что мне и в одну десятую так не сплясать, как они, это понимание останавливало, и я не рыпался. Рядом сидела тетка Мария, тетка Вити-плясуна, я слышал, что она ему обещала завещать две тысячи, на что он — пьян-пьян — отвечал: «Ты всегда: выпьешь, обещаешь, а вот где ты завтра будешь со своими тысячами!» Сейчас, хваля Витю за пляску, я спугнул ее тем, что наивно спросил, на что же Вите эти две тысячи, он что, чего-то покупать думает? Тетка закряхтела и засобиралась, говоря, что надо домой, надо скотину устряпывать, да где-то и внуков не видно. И ушла.

Плясуны усердствовали. Петро, запыхавшись, свалился на скамью и кричал Толе:

— Перестань играть, они с ума сойдут!

Но перестать было мудрено. Взять хотя бы одного Витю. Он сразу выкрикнул Петру:

Что ж ты, Петя, приустал, Ты пляши, не дуйся.

Если жарко в башмаках, Ты возьми разуйся.

И продолжал носиться, страшно красный, яростный. Толя пробовал тормозить музыкой, но Витя так отчаянно подскакивал и делал выходку, что Толя вновь нажимал.

— Этот Витька да еще один на прошлую ивановскую трех гармонистов утолкли, — сказал сосед.

В этот раз Вите не было достойного соперника. Толя сдался перед Витей, свел мехи и закричал, чтоб Вите не сразу давали пить, раза бы три обвели вокруг дома, как запаленную лошадь. Витя сел на клумбу и все еще махал руками и потряхивался, будто пляска продолжалась у него внутри и его сотрясала. А Толя жаловался, что смозолил пальцы.

Хозяин дома подошел ко мне, обнял за плечи, сказал: «Вот запомни, чего я тебе скажу», — но ничего не сказал.