Вобла в эстази, или Спецрейс для сумасшедшей Ники

— А почему ты решила, что у меня неприятности? — до безобразия бодро вопросила я. — У меня всё налаживается. А скоро совсем никаких проблем не останется…

Бабушка примолкла, видимо переводила моё бравурное сообщение на правдивый язык. И ей это удалось:

— Не храбрись, внучка! Меня ты не проведёшь. Я даже по твоему молчанию всё пойму. Скажи честно: всё совсем хреново? Или есть надежда?

— Конечно, есть надежда! Она ведь умирает последней… — глупо хихикнула я.

— Никуша, тебе там очень тяжело? — спросила бабуля и вздохнула.

— Терпимо, ба. Ты же всегда мне говорила, что Господь знает меру человеческого терпения и не взваливает на наши плечи больше, чем мы можем вынести. Вот я и терплю. Верю Господу: раз он валит, значит так надо. Я всё вынесу, ба. У меня же есть вы… — бабушка снова вздохнула и смолчала и я задала главное: — Вас там никто не тревожит, не допытываются обо мне?

— А должны? — заволновалась бабушка, прекрасно поняв подтекст моего вопроса. — Ника, всё так гадко?

— Как раз наоборот. Раз вас не трогают, значит всё не так уж плохо… А вообще-то, дерьмово. Но я справлюсь, ба. А ты ни на шаг не отпускай от себя Никитку. Слышишь, ба? Береги наше солнышко…

— Хорошо… — упавшим голосом пообещала бабушка. — А ты себя береги.

— Не волнуйся за меня, родненькая, ничего со мной не случиться. Я позвоню завтра… Или эсэмэску пришлю. И ты не удивляйся, что номера у меня будут разные: я симки часто меняю. Так надо… — бабуля охнула и я поспешила закруглиться: — До скорого, ба. Целую…

Положив трубку, я впала в мрачную меланхолию и Михаил, чтобы отвлечь, вновь усадил меня к себе на колени:

— Никита — это твой сын? — спросил он, укутывая меня объятьями.

— Да, Никитка мой сынок. В этом году в школу пойдёт…

— А его отец… Почему вы не вместе?

— Так получилось. Мы потеряли друг друга. Давно. Сергею и в голову не приходит, что я родила ему сына… — я потерлась щекой о плечо Михаила: — Давай не будем об этом, Мишенька… И без того тошно. Потому что я пуще всего боюсь, что они могут добраться и до Никитки…

И Михаил решил исправить свою оплошность:

— А пойдём-ка выпьем, зайка? Вернее я тебя отнесу в кухню. И мы опять полечимся… — и, не дожидаясь согласия, понёс меня.

Коньячную паузу мы совместили с бумажной работой, правда, с половинным успехом. То есть разгадать шифровку нам не удалось, хотя мы поняли главное: она была об изменении маршрута наркотрафика или схемы распространения. Сообразив, что эта важная бумажка может пригодиться мне в качестве отступного, если меня припрут в угол, мы решили не отдавать другу Михаила подлинник, а завтра на свежую голову срисовать несколько копий. Зато над посланием, разоблачающим Челнокова, мы поработали плодотворно и с удовольствием, вознаграждая друг друга поцелуями за каждое удачное слово.

И уже в десятом часу вечера я стала звонить подруге. Оказалось, что у Тоськи тоже были «горячие новости»: в офисе побывали следователи. Они затребовали предъявить мой рабочий стол и бумаги, снимали отпечатки пальцев и опрашивали сотрудниц. Тоська была в ярости и доложила, что она глаз с них не спускала и на вынос ничего не дала. Конечно же, они ничегошеньки не нашли, но шороху в нашей «Тоннике» навели. Слава Богу, Тоська успела позвонить Арнольду и тот прислал адвоката, который расставил все точки над «i», и потребовал предъявить обвинение и не путать личные дела подозреваемых с делами фирмы.

— В общем, подруга, все в шоке, — подвела итог Тоська. — Я в голову не могу взять: тебя подозревают в убийстве! Ничего не ясно, обвинения нет — а они уже объявили тебя в розыск! Ты где, кстати, скрываешься?

— В надёжном месте, Тосенька. А где — потом скажу: меньше знаешь — крепче спишь. И этот номер телефона у себя сотри немедленно. И не вздумай звонить! А обо мне не волнуйся: у них ничего на меня нет, мой ремонт им малость попортил кайф… — и я пересказала Тоське историю с обыском на квартире. — Тось, если ты ещё в состоянии опекать меня, то я хочу попросить тебя об одном одолжении…

— О каком? Говори, я пока ещё полна боевого пыла. А точнее злости на всех мафиози.

— Тосенька, очень тебя прошу: посылай по вечерам моей бабуле успокоительные эсэмэски. Будто от меня. То есть, в том случае, если я не позвоню тебе и не дам отбой. И не забудь, что я зову её «ба»! Сделаешь?

— Сделаю, — пообещала верная подружка, — только ты уж лучше звони. И мне и ей.

— Постараюсь. А ты будь такой же молодчагой и держи всё под контролем. Нолику привет.

Едва дождавшись окончания разговора, Михаил сграбастал меня на руки и понёс в спальню: — Всё, зайка. Эти переговоры доконали тебя окончательно. Будем укладываться…

В эту ночь я отдала Михаилу всю скопившуюся во мне любовь, поскольку была уверена, что это последняя наша ночь, да и, вообще, у меня было ощущение, что это последний в моей жизни мужчина. Думаю, и он предчувствовал разлуку и оттого объятия наши были полны такой страсти, что мы оба полыхали жарко и исступлённо, как языческий костёр, пожирающий тело и освобождающий душу…

Глава 8