Водка + мартини

Глядя из окна, я вижу, как Хилари играет в пятнашки с близнецами Мауса. Они визжат всякий раз, когда ей не удается поймать их. Если бы у нас все получилось, вписалась бы Оливия так же легко и свободно в подобный сценарий? Я пытаюсь представить ее себе в этом саду: вот она полулежит на боку в своем васильковом летнем платье, с этой загадочно-жутковатой полуулыбкой на лице — мол, угадай, вместе с тобой я смеюсь или над тобой? — но в целом выражения лица ее совсем не видно из-за того, что на стеклах ее очков пляшет солнечный луч. Похоже, мне нравятся женщины, в которых есть какая-то тайна, а Оливия была классической загадкой для Шерлока Холмса, для разгадки которой ему бы понадобилось не менее трех трубок. Что таилось за этой спокойной, гладкой наружностью? Уж не думаю, что такой же спокойный, безмятежный внутренний мир. Целых три месяца, которые прошли как в лихорадке, я пытался выяснить это, но даже не приблизился к разгадке. Когда она бросила меня, Хилари, естественно, забрала меня обратно, не прошло и двадцати четырех часов.

Взрыв смеха доносится из сада. Хилари катается по траве, близнецы карабкаются на нее. Хилари… Живущая вприпрыжку, великолепная, веселая и добрая старушка Хилари. Ей-богу, она рождена, чтобы нести радость. Она одна из тех славных существ, которых, увы, не так много в нашем мире. Дети ее обожают, животные ее обожают, даже я ее люблю — но, как это ни печально, так любят верного лабрадора. Или близкого родственника. Все его слабости и недостатки тебе слишком хорошо известны, и тебе так или иначе приходится иметь с ними дело.

— О чем задумался? — Маус, оказывается, все это время наблюдал, как я смотрю на женщин и детей в саду. — Пора и тебе завести пару детишек. Получишь возможность думать не только о себе. — Он снова смеется своим громким заразительным смехом, и мне хочется его отшлепать.

— Послушай, Маус, на самом деле я думал о том, как избавиться от Хилари. Не знаешь, кому ее можно втюхать?

Он озадаченно молчит.

— Шутишь.

Я обращаю к нему свое печальное, угасшее лицо.

— Нет, похоже, не шутишь. Боже мой, Майкл, тебе же полагается быть умным, ну почему ты порой бываешь так чертовски глуп? Ну скажи… почему?

Ну что на это скажешь? Не стану же я обвинять Хилари в том, что она слишком привязана ко мне, преданна и верна, в том, что всем своим видом она, черт бы ее побрал, постоянно напоминает мне, мол, я всегда рядом, ты только скажи. Или утверждать — это было бы просто глупо, — что она недостаточно умна. Или что с ней скучно (уж не больше, чем с любым другим человеком, с которым живешь уже несколько лет). Сказать, что она мне больше не нравится, я тем более не могу — дело в том, что она так умеет и, главное, любит трахаться, что порой доходит до нелепости, до абсурда, как представишь: только что сидела с умным видом, ловко бегая пальцами по клавишам ноутбука, а через какое-то неуловимое мгновение — не поймешь, как это вдруг так получилось, — мы уже валяемся на белом ковре и дрючим друг друга, как пара бабуинов. Однажды мы даже оба кончили еще до того, как на экране компьютера появилась заставка. Да что там говорить, бывало такое, что я просыпаюсь среди ночи — а у нас уже все в самом разгаре, то есть мы начали, когда я еще спал. Как хотите это назовите, но это все что угодно, только не секс.

Я часто думаю, правда ли то, что она никогда, ну никогда со мной не спорит. Да, она способна не согласиться со мной, но как осторожно, как осмотрительно, агрессивно-пассивно, так сказать («Ты уверен, Майкл?»); да, она способна нежно и ласково предложить иную, альтернативную точку зрения («Нет, не скажи, в этом фильме Вуди Аллен все-таки как-то не похож на себя»), но столь аккуратно, столь предположительно — просто невозможно заметить никакой опасности, что, мол, я настаиваю. А как она говорит? Как она повышает тон в конце утвердительной фразы, будто не просто говорит, а спрашивает? О-о, тут кроется нечто столь хитро- и коварно-вкрадчивое, что нельзя избавиться от мысли, будто она вечно просит разрешения на что-то. Даже, черт подери, когда хочет сказать я всегда рядом, ты только скажи.

Поймите меня правильно. Я терпеть не могу спорить. Я не выношу тех женщин, которые чувствуют себя несчастными, если порой не кинут в тебя пару тарелок и не назовут придурком. И я определенно не хочу приходить домой и двадцать раз мусолить одно и то же про европейские субсидии на сельское хозяйство с какой-нибудь Джемимой Пэксмен. Но порой, время от времени, немножко вызова, провокации, ей-богу, не повредит.

Но даже это еще далеко не все и вовсе не главное. Я вот что думаю; все сводится к моему чувству — более чем чувству, простой убежденности, — что Она — Не Та Женщина, Которая Мне Нужна. Что я не могу быть счастлив с ней, и все тут. Совсем.

— Ну не знаю, мне кажется, я совсем перестал уважать Хилари, когда, помнишь, она сказала, что покажет, что там у нее, если мы покажем, что там у нас, — фыркнул Маус над своим стаканом.