Водка + мартини

Морского угря (не торопитесь протестовать, ребята; за такое блюдо и жизни не жалко);

Булочки с креветками и кориандром.

Пол-утки по-пекински с оладьями;

Соленого кальмара со специями;

Полкурицы по-императорски (с костями);

Прожаренный соевый творог с овощами;

Овощи гай-чой, приправленные имбирем;

Проросший горох с овощами и чесноком;

Вареный рис;

Китайский чай;

Семисотграммовую бутылку саке (для начала).

Сначала мы предаемся воспоминаниям о добрых старых временах в Северном Уэльсе, отдающих неизъяснимым ароматом свободы.

— Помню, меня всегда доставали эти названия конечных пунктов на переднем стекле автобусов, — вспоминает Стив. — Кедпеф… Минера. — Он произносит названия селений зловещим голосом Питера Кушинга, передающего содержание какого-нибудь фильма ужасов. — Все равно что ты работал где-нибудь… среди дикарей.

— Рхосланерчругог, — отважно вспоминает Дэйв. — Что буквально означает «место с непроизносимым названием».

— Булчгуин, — вставляю я, — «место, где живет мужик, который принял на грудь десять кружек пива, пирог и жареную картошку».

Когда прибывают первая, а за ней и вторая части заказа, беседа тут же стихает. Мелькают палочки, льются соусы, одно погружается в другое, в крошечных пиалках плещется саке, пиалки осушаются и вновь наполняются, и наполняются еще раз. Одно блюдо сменяется другим как по волшебству. Мы плавно переходим к третьей части. Последние слова за столом прозвучали минут пять назад. (Кливер: «Гадом буду, крутая жратва, шеф».) Но теперь, когда первое голодное безумие немного успокаивается, я чувствую, что трем заговорщикам настало самое время проявить свои выдающиеся интеллектуальные способности.

— Дэйв, — начинаю я, обращаясь к жутковатому манекену, сидящему напротив, — насколько я помню, диплом ты писал на тему «Месть в драматургии елизаветинской эпохи»?

— Да я уже и сам, честно говоря, подзабыл, шеф. С тех пор столько воды утекло. По крайней мере, у меня такое ощущение. — Он с видом настоящего знатока и гурмана тянется палочками к особенно симпатичному кусочку кальмара. — Почему это дерьмо тебя до сих пор волнует?

В двух словах я поясняю, каким образом ситуация, связанная с Клайвом, стала настолько серьезной, что с трудом поддается описанию литературным языком.

— Поэтому мы здесь и собрались, чтобы как следует подумать и решить, какое наказание он заслуживает за то, что он такая жопа? У тебя есть идеи, а, Дэйв? Ведь ты у нас почти магистр черной магии.

Сын приходского священника искренне польщен таким комплиментом. Его палочки мелькают над столом, ныряют то в одну посудину, то в другую, возвращаясь на базу с вкусным содержимым. Он ловит проходящего официанта и, выразительно шевельнув бровью, сигналит, что настала очередь подавать следующую бутылочку.

— Физическое насилие исключается, я правильно понял?

— Правильно, — без энтузиазма отвечаю я.

— Г-м-м, — говорит Дэйв. Впервые в жизни я слышу от него «г-м-м». — Ну, например, можно нанять бабу, которая мило пошушукается с ним в каком-нибудь баре, потом затащит к себе, там они примут кокаинчику, накокаинятся как следует и… и не думаю, что его жене понравятся фотки с этого праздника. Или, скажем, его начальству.

— Грязновато, — говорит Стив. — Со всем моим уважением к самой идее, конечно. Не-ет, там нужно придумать такую месть, при воспоминании о которой мы и через несколько лет будем писать в штаны. Его тщеславие, вот о чем надо помнить, вот к чему надо апеллировать.

— Ага, — с пониманием кивнул Кливер. — В таком, значит, разрезе. Г-м-м. — Его палочки ловко подцепили беззащитный кусок цыпленка. — О’кей, вы приглашаете его на какой-нибудь бал-маскарад. Но когда он является, в маскарадном костюме оказывается один только он!

— Не вижу в этом ничего сногсшибательного, — говорит Стив.

— Вот тут ты не прав, шеф. Один подонок со мной такое однажды проделал. Не представляешь, как мне было херово.

— И кем ты нарядился?

— Гитлером.

Мы живо представили себе Кливера в роли Гитлера и дружно загоготали. И сам Дэйв в том числе.

— Положим, тогда мне было совсем не до смеха, — продолжил он. — Представляете, вваливаюсь в квартиру сучки Мэйды Вейл, где почти никого не знаю. Все в рубашках с галстуками, в шикарных платьях, а я — Адольф, мать его, Гитлер. Чувствовал себя как обосранный, ей-богу.

— И долго ты там продержался в таком виде?

— Да в общем-то прилично. Там была одна девица с такой мордой… хуже атомной войны. Похоже, она была повернута на нацистах. Значит, затащила она меня в какую-то дальнюю комнату, где все снимали пальто, и…

— Стала умолять тебя, чтобы ты нарушил ее территориальную неприкосновенность? — предположил Стив.

— Ну да, что-то в этом роде.

— Ну и? — Кусок соевого творога исчезает в пасти Кливера, и тут же за ним следует другой. И как только в него влезает?

— Ну, было бы невежливо ей отказать, верно же? — Он осушает пиалку саке. — Боже, какая она была страшная! Но, как говорят в Ланкашире, зачем разглядывать изразцы, когда ковыряешься в камине?