Водная пирамида

Потоки людей текли по городам Европы. Искали обитель своего счастья, оседали там, где их принимали — из милости или православной солидарности. Чаще всего они получали работу ниже своей квалификации, жили своим славным прошлым. Существовали в двух мирах, имея одну душу. У Отца не выходили из головы слова Игоря Лозинского, которые были словно его собственные, будто речь в них шла о его жизни:

«Мы много страдали. Может, страдание в каком-то смысле — слабость, но в другом, возвышенном смысле, — отвага. Те, что пострадали сильно, по-настоящему, редко бывают агрессивными, из их душ обычно истекает доброта и толерантность!»

Отцу были близки его слова:

«Наше страдание, милый мой друг, как слепота. У нас отняли родную землю, свет наших очей. Мы потеряли внешнее зрение, но укрепили внутреннее. Внутренним зрением мы видим невидимую горсть святой родной земли».

Так говорил Игорь Лозинский, а в голове Отца при этом возникали ассоциации с угрями: ведь и они во время долгого пути, когда удаляются от Озера и попадают в глубины морей и океанов, теряют внешнее зрение и пользуются внутренним, чтобы добраться до цели — до моря, до родного океана, а на пути обратно — до Озера, где обитали их предки.

«Ты должен быть лишен родной земли, — во время одного из разговоров сказал Отцу Игорь Лозинский, — чтобы любить ее неземной любовью. Эта вечная, неземная любовь нелегко нам дается — и потому, что мы упорно боремся, мы победители даже в поражениях, друг мой!»

Игоря Лозинского волны судьбы прибили к берегам Босфора, где он оказался среди белогвардейцев, которые бежали со своей родины. А потом он, человек, окончивший институт в Петрограде, специалист по медицине и микробиологии, как и Отец, получивший юридическое образование в Стамбуле, оказался на Балканах, на берегах Озера. Это место предлагалось им взамен их родины, в качестве их последнего убежища. У них не было шансов вернуться в свои страны.

Судьба скрестила их пути в Стамбуле, но свела их у Озера, хотя уже недалек был час расставания. Она сблизила их, обогатила обоих новыми знаниями об угрях, их круговом пути вокруг планеты. И вот теперь, когда близился конец одного времени, конец фашизма, Отец и Игорь Лозинский были сильно озабочены надвигавшимися событиями. Они были уверены, что эти события станут поворотными, изменят множество человеческих судеб.

В Стамбуле, изучая право, Отец имел ясное представление о ленинско-сталинском социализме. Тогда он на месте следил за политикой Ататюрка, который в какой-то период хотел сблизиться со Сталиным и Советским Союзом. Был в курсе того, как воплощается идея социализма в западных европейских демократиях. Но он не был знаком с социал-коммунизмом изнутри, не испытал его на своей шкуре, как Игорь Лозинский. Отец был уверен, что от своего русского знакомого сможет узнать еще много тайн, тайн о прошедших и будущих временах.

Так, весь в мыслях, он подошел к дому. Здесь его поджидали другие заботы — реальные, осязаемые. Мать еще издалека, по шагам, поняла, что это Отец. Домашние вздохнули с облегчением, когда Отец переступил порог и вошел внутрь.

12

Мать была обеспокоена тем, что Отец так долго отсутствовал на работе и дома. Но она не имела привычки спрашивать, где он был, уж тем более, в тот момент, когда тот переступал порог дома. Отец вернулся, дети дома — и слава Богу. Тяжелее всего ей было, когда она оставалась одна. Одна, в неизвестности. Мать была сильно взволнована тем, что угри все более и более отвлекали внимание Отца от семейных нужд и проблем, от работы в адвокатской конторе. Она знала, была глубоко в этом убеждена, что Отец одержим какой-то высокой идеей ради благополучной жизни семьи в те нелегкие поворотные времена. Ключевые решения всегда принимал Отец, а Мать следовала им, часто даже не понимая их целей, а лишь смутно о них догадываясь. Ей требовалось время, чтобы понять, что нужно делать ей, исходя из отцовских решений. Но она твердо верила: что бы ни задумал Отец — все это на благо семьи.

Отец же обычно, когда был сильно взволнован, неслышно проходил в свой кабинет. Там, среди книг, он успокаивался. Отец зажигал желтую лампу. Она освещала книги, и они оживали. Лампа излучала тепло, была солнцем этого дома. Именно тут, в главной комнате, в отцовском кабинете, в тишине книг решались им важные для семьи вопросы. Книги были словно крылья этого дома, готового в любой момент взмыть высоко в небо.

Отец говорил, что тишина — это язык книг. В этой тишине раскрытых книг яснее становились его мысли. А мысли были об одном — об отъезде. Переселенцы будут существовать вечно, думал Отец, как вечно рождение. Эмигранты, как потоки воды, будут всегда течь по миру…