Водная пирамида

Но сейчас, во второй половине XX века, когда в Европе перекраивались и множились границы, угри уводили его к Америке, к новой Империи, противоположной Советской, которая появлялась на сцене истории вместе с новыми победителями. Отец был твердо уверен, что каждая победа создает новых янычаров. Каждая империя, не только на Балканах, а и везде на свете, своим подъемом и падением обязана силе и бессилию долговременного института янычарства.

Отец поставил себе задачу — решить, к какой из двух империй ему примкнуть: к Американской или Советской. Он был уверен, что и в одной, и в другой империи худшее, что могло бы угрожать его семье, — это потеря семейных традиций, обезличивание навеки, чего не случилось даже за все пятьсот лет Оттоманского владычества. Следя за природной парадигмой, за все еще не закончившимся путем угрей, он решил окончательно определиться — за путь в Америку. И прочитанные им книги, как на наиболее благоприятный вариант, какой можно было себе представить, указывали ему движение в направлении Америки. Выбрать Америку означало определиться в пользу широты, веры в собственные силы, которые на чужбине стали еще крепче. Америка виделась Отцу горизонтом, простором, в котором его семья могла окончательно найти свою судьбу.

Выбор — остаться в Европе — означал определиться в пользу вертикали, за то, чтобы и дальше быть на службе истории и участвовать в хитросплетениях эволюции.

Так размышлял Отец в ту бурную балканскую ночь, сидя над открытыми книгами, а косяки угрей, хотя и прореженные сетями рыбаков, выбравшись из запруд, продолжали свой путь к Америке…

16

Той хмурой балканской ночью трое приятелей думали-гадали: что произойдет с угрями, несчастными угрями, если сталинизм на самом деле достигнет берегов Озера, если вселится в души людей?

Что станет с угрями, с их вечным путем? В сознании Отца это означало: что случится с людьми, с людьми, которым суждено было быть беженцами, как это суждено было его семье?

Отцу было ясно, что на планете нет другого существа, круговой жизненный цикл которого происходит на таком большом пространстве, как в случае с угрем. Для Цветана Горского, готового посвятить жизнь открытию тайны миграций угрей и проблеме сохранения этих рыб как вида, и для Отца, который на примере угрей видел возможность спасения семьи, познания Игоря Лозинского имели особое значение.

Этот русский эмигрант, обретший на Озере второе отечество — родину навеки, посвятивший всего себя изучению Озера, хотел дать свое последнее напутствие жителям этого края, всему человечеству. Отец и Цветан Горский видели в словах Игоря Лозинского, исходя из их собственных внутренних мотивов, каждый свое, и дополняли то, что этот человек рассказал им о загадочном пути угрей, своими соображениями.

Той хмурой балканской ночью миллионы угрей со всех озер, мирных и чистых вод, повинуясь инстинкту, начали великий, полный неожиданностей, путь к огромному океану — путь к своей смерти и своему воскрешению. А в голове Отца тем временем не переставали возникать миллионы людей, охваченных мечтой — двинуться к новым спасительным берегам, поскольку фашизм, пребывая в агонии, давил, угрожал. Люди уезжали на просторы без истории, чтобы вырваться из нищеты, чтобы поставить свою жизнь, хотя бы ее остаток, на новые рельсы.

Отца, надеявшегося найти выход в том, чтобы уехать, а потом вернуться на родную землю, особо завораживало возвращение угрей на старое место благодаря новому поколению, в этом он видел осуществленную парадигму природного универсума, смысл которой человек утратил, равно как утратил рай. Какое удивительное решение квадратуры жизни!

Неожиданно небо осветил зигзаг молнии, раздался сильный удар грома, который разом расколол тишину, так долго висевшую над Озером. Когда раскаты грома умолкли, и снова стало тихо, Игорь Лозинский сказал:

— Наука пока не в состоянии растолковать множество загадок миграций угрей. Вот, сегодня, в эту неспокойную ночь волнуются и угри под рябью озерных вод. Вероятно, буря и магнетические силы, которые при этом создаются, причастны к тому сигналу, который посылается всем угрям, — к началу великого путешествия. Их путь — героический, аскетичный, смертельный…

Отцовские святые книги в его библиотеке стояли между книгами о янычарах и балканскими бестиариями, где доминировали книги об угрях и козах. Отец, пока слушал Лозинского, растерянно смотрел в сторону святых книг. Будто ожидал помощи от них, стиснутых с двух сторон книгами об угрях и янычарах, Он тихо, больше для себя, проговорил:

— Из-за недостаточной изученности, необъясненности природных явлений и возникают религии, появляются разные идеологии, и так — до тех пор, пока наука не скажет свое истинное слово. Но часто бывает, что оно остается не услышанным человеком.

Игорь Лозинский мягко поглядел на Отца, показывая, что он понимает течение его мысли, хотя она уводит разговор в другую сторону. Он повернулся к своему помощнику Горскому и продолжил: