Водный Лабиринт

— Видишь ли, Афдера, — начал тот. — Хотя все новозаветные Евангелия обличают Иуду, но ни в одном из них не приводится подробностей самого предательства. Марк не говорит, почему Иуда предал своего учителя. Лука предполагает, что Иуда был искушаем дьяволом, так что предательство совершилось по сатанинскому наущению. Лишь Матфей, единственный из всех евангелистов, сообщает о самоубийстве Иуды. Он указывает, что тот польстился на деньги, но при виде страданий Христа раскаялся и повесился на дереве.

— Значит, самоубийства могло и не быть. Тогда можно допустить, что Иуда встречался с этим Элиазаром.

— Вполне. Более того, Иуда мог окончить свои дни в Египте. Немало жителей Иудеи спасались от римского владычества и религиозных преследований в предместьях Дамиетты и Александрии. Так мог поступить и Иуда.

— Мы совершенно уверены в том, что следы книга и письма Элиазара обнаруживаются в Египте, в промежутке между прибытием сюда Людовика и его уходом в Палестину, — сказал Колаяни. — Видимо, нескольким рыцарям было поручено увезти книгу на юг Египта и оберегать ее. Двое крестоносцев в сопровождении нескольких варягов двинулись к Сен-Жан-д'Акру. Они везли с собой рукопись Элиазара. Путь одного из них мы с Эоландом проследили до Антиохии и Пирея, но дальше не смогли.

— Так что же стало с этими двумя крестоносцами? — спросила Афдера, которая с невероятной скоростью записывала слова профессора.

— В Сен-Жан-д'Акре они расстались. Один направился в место, известное как Водный Лабиринт, или Город семи ворот и семи стражей. Ни Эоланд, ни я не сумели установить, где именно, хотя бы на каком континенте он находился. Как я уже говорил, второй рыцарь с несколькими варягами добрался до Антиохии, а оттуда до Пирея. Это все.

— То есть этот второй человек мог иметь при себе рукопись Элиазара?

— Подтвердить это фактами я не могу. Но мы с Чарльзом не сомневаемся в том, что у этого рыцаря был документ, доверенный ему французским монархом. Об этом можно судить хотя бы по немалому эскорту.

— Может, именно об этом рыцаре гласит легенда, — проговорила Афдера.

— Что за легенда?

— Венецианская. В нашем городе есть арка, на которой изображены щит, меч и шлем. Некий рыцарь возвращался из Святой земли с драгоценной реликвией. В пути он познакомился с торговцем Морозини, вроде бы весьма благородным человеком, и между ними завязалась крепкая дружба. Торговец приютил его в своем богато отделанном венецианском доме, который находился как раз в том месте, где стоит арка, — на Корте Морозина. Там рыцарь увидел сестру Морозини, без памяти в нее влюбился и забыл о важном поручении своего сеньора, короля Людовика. К несчастью, это были не брат и сестра, а двое любовников, которые коварно сбежали из Венеции, прихватив с собой небольшое состояние, скопленное рыцарем, его шлем, щит и меч. Согласно легенде, с той самой ночи безутешный воин долго бродил по улицам, а потом на Корте Морозина, у колодца, нашли его доспехи. Когда рыцарь исчез, на закраине колодца остался его герб, выгравированный на доспехах.

— Вы помните, как выглядел этот герб? — Профессор встал и взял альбом с гербами крестоносцев.

— Кажется, львиная лапа или что-то в этом духе. Но я могу ошибаться.

Колаяни открыл альбом. Перед глазами Афдеры и Макса предстал герб с львиной лапой.

— Такой?

— Да, очень похоже. Львиная лапа.

— Это герб рода Фратенсов, представители которого сопровождали Людовика в Седьмом крестовом походе. Значит, ваша легенда основана на реальных событиях. Кто-то из Фратенсов — Гуго или Филипп, — вероятно, достиг Венеции. Осталось выяснить, кто именно и каким путем он следовал из Палестины.

— Какая разница, кто именно? — спросил Макс.

— По этому поводу могу сказать вот что. Гуго и Филипп могли мирно жить в своих фамильных владениях, как это сделал их отец, но предпочли отправиться на борьбу с неверными, на поиски славы и богатства. Оба воспитывались в духе самоотречения, считали своей главной заботой помощь слабым, беднякам, калекам, но при этом были весьма искусны в военном деле. Братья были преисполнены горделивого смирения перед Богом, который был для них главой общественной иерархии, и перед королем, стоявшим непосредственно за ним, но при этом сильно отличались друг от друга. Гуго был известен своим аскетизмом, кротостью, в то же время и воинской доблестью. Филипп же жаждал лишь подвигов во имя веры и любил подсчитывать, сколько мусульман им уничтожено. Его настроение от этого только улучшалось. Он называл это злоборством. Гуго отдавал всего себя защите бедных и слабых, а Филипп не задумываясь убивал бедных и слабых лишь за то, что они были неверными. Гуго был монахом, ставшим воином, Филипп же — попросту извергом.

— Но все-таки, имеет ли значение, кто именно из братьев прибыл в Венецию? — не унимался Макс.

— Имеет, и немалое. Если в Палестине остался Филипп, то он мог быть похоронен где угодно, а если Гуго, то тело вместе с оружием, скорее всего, перенесли в катакомбы Сен-Жан-д'Акра. Есть шанс его там найти. Когда соорудили ту самую арку со щитом, мечом и шлемом?