Водоем. Часть 1. Погасшая звезда

Пришлось Сергею, как некогда Аленушке в сказке про гусей-лебедей, интенсивно уплетать за обе щеки угощение, да чаем травяным, кстати, довольно противным, запивать…

— Ну, рассказывай, дедушка! — в сладком предвкушении попросил Сергей, когда на дне пиалы уже ничего не осталось.

— Ну, раз уж пообещал… Был один случай. Я тогда пацаненком был, годков двенадцать мне было, не более. Давно это было, за много лет до войны. Святогорск тогда был для нас далеким городом, верст пятнадцать пешком, да и был он тогда много меньше, чем сейчас, почти сплошь деревянный… Ну, вот, была тогда страстная пятница, конец поста значит, и вот, аккурат посреди ночи, в самую полночь вдруг по всей нашей Жуковке взбеленились и собаки, и лошади, и коровы. Залаяли, замычали оне, да истошно так, словно с жизнью прощаются…Я на лавке лежу, спрашиваю мать: «Чего это, маманя?» А она мне: «Спи сынку, спи…» Но какой уж тут сон под такую «музыку». Натянул штаны, выскочил на улицу, глядь, а гора-то энта самая, её Ярилкиной горкой обычно звали, а чаще просто горкой, вся аж пламенеет, прям усыпана огнями словно желтыми бусинами… До нее, почитай, версты полторы было от деревни… И не просто горели огни, а мерцали, будто кто там бегал… Минут через пять уж собралась толпа, а лай, да ржание все не прекращались… Кто-то нашелся и сказал: «Никак на Ярилкиной шабаш ведьминский… Мне дед сказывал, что перед Напольоном такое же было… Ой, не к добру это, братцы…» Другой ему вторил: «Надо бы сходить, да посмотреть…» Тут запричитали бабы: «Не пустим, ишь чего, с ведьмахами захотели поякшаться…» Но на самом деле, думаю, боялись, что мужья оттуда не вернутся живыми… Но мужик, как говорится, что бык… Схватили косы, колья, да вилы, и айда к горке… Ну, и мы, пацаны, за ними. Куда же без нас… А Луна такая полная висит, прям над горой, на самом юге… Красотища… И чем ближе подходим, тем ярче огни, и… чуем, то визги, то хохот, и все сильнее, сильнее… Наконец, подошли… Точно, все горит, но ни дыма, ни гари — чудеса… Как сейчас помню, подхожу к одному костерку, а он горит прям на земле, да без дров, и нет от него ни тепла, ни холода, и… В общем, провел я рукой — ничего, не жжет, помедленнее провел — то же самое, наконец, сунул ладонь в самую середку и не больно… А мужики ходят, дивятся, чувствуют, что кто-то есть, ведь вопли, веселые такие, радостные, и, главное, женские, а никого… Тут кто-то на колени упал, стал божиться, молиться, да что толку… А обратно идти не хочется… Антересно, ведь… И вот здесь самое главное… Вдруг огни разом погасли, и настала тишина, словно кто приказал… А спустя минуту женский голос запел, сначала тихо, жалобно, а потом все сильнее. И шел он из нутра горы, будто там и сидела девица эта… И голос такой хрустальный, чистый, но грустный, очень грустный, аж сердце разрывается… Меня аж всего трясти стало, да не только меня… Но и приятный, очень приятный, словно у сирен… Все припали к земле и слушали, слушали… Я ту песню запомнил на всю жизнь, мелодию то бишь, а слов не помню, не по нашему пела она, хотя вроде бы и по-русски, но слова все какие-то непонятные, то ли старинные, то ли говор какой редкий… Вот такая история…

— А что потом, потом-то что, дедушка? — поинтересовался Сергей, явно заинтересовавшийся столь необычным рассказом.

— Да что потом-то, — рассеянно, слегка поникнув головой и голосом, проговорил монах, — потом все очнулись, разом, а уже утро, почитай, всю ночь там пролежали. Ни огней, ни голосов, ни Луны, ни звезд… В общем, усыпила она нас, сирена эта сладкоголосая… А потом… Правду говорил тот мужик… Летом всех погнали в колхоз, а несогласных отправили на Север, раскулачили то есть, моих вот тоже всех отправили… Ну, а я в город побёг, в Святогорск… Там как раз начали строить завод, ну и я пристроился в пособники… Какая-то женщина приютила, в бараке прожил лет до 16, а потом вот здесь оказался… Ночью пришел в Жуковку и от соседки узнал, что дедуля мой вот здесь, на Митрофановском погосте приютился при церкви — раньше тут церковка была, да снесли перед войной… Ну, я с завода к нему и подался… Потом война… Когда вернулся, дедуля уж помер, ну, я вот тут и стал сторожем… Тихо тут, покойно…

— А почему ты не женился, дедушка? — допытывался Сергей.

— Не сложилось. Были, были желающие, особливо после войны, но я так думаю, что Господь меня призвал к себе — всех отвел, кого как… А может все она, та, сладкоголосая… Ну, вот и гроза кажись пошла на убыль… Чай, тебе пора ехать, милок, а мне — спать, завтра надо будет дерево это распиливать, порядок восстанавливать.

— Да, пора… — подтвердил Сергей, но так и не удосужился встать — его что-то беспокоило, ощущение неполноты, незавершенного гештальта, и он снова вспомнил девушку с земляничной поляны: — А Оля, ты про нее не договорил. Расскажи, и я уеду, а то и вправду уже ночь…

— Да стоит ли, ведь ты говоришь, что любить ушедших легко, что не собираешься в нее влюбиться, так зачем же?