Водолаз Его Величества

Поездка длилась около трех часов. День выдался солнечный, необозримая синева морской глади моря сливалась с яркой голубизной неба. Артем, не отрываясь, смотрел на эту безграничную ширь и, глубоко вдыхая соленый воздух, думал о… Чернобыле.

Известие о призыве взорвалось в его доме, словно артиллерийский снаряд. Двора-Лея, отрыдав вечер и ночь, утром бросилась на поиски спасения. Быстро выяснилось, что поделать ничего нельзя, даже за самые большие деньги.

– Ты что, собираешься дать взятку члену императорской фамилии? – укоризненно спросил Двору-Лею глава общины. – Твоего сына мобилизуют по прямому указанию великого князя.

– Какой еще великий князь, – возмущенно закудахтала Двора-Лея. – Откуда ему знать о моем Арончике?!

Выслушав историю о чудесном спасении лошади и бочки, она ударила себя кулаками по голове и разрыдалась.

– Вот и делай после этого добро людям, – причитала она, раскачиваясь, словно плакальщица на похоронах. – Где правда, где справедливость?!

– Ничего не случится с твоим Аароном, – попробовал утешить ее глава общины. – Парень он крепкий, даже богатырский. Послужит царю и вернется, зато со всеми привилегиями.

– Своим детям делай такие привилегии, – завопила Двора-Лея. – У тебя шестеро сыновей, вот и отправил бы одного царю послужить! А у меня единственный ребенок, один-единственный сыночек – и его отдай!

Поняв, что обычным путем ничего не получится, Двора-Лея приказала мужу отвести ее к цадику.

– Ребе сейчас не принимает, – ответил Лейзер.

Поднявшийся в ответ смерч подхватил незадачливого служку и вместе с женой перенес в кабинет ребе Шломо Бенциона. При виде пылающей от гнева Дворы-Леи и белого от стыда и унижения Лейзера цадик молча указал им на стулья перед своим столом, а затем – на графин с водой.

– Итак, – спросил он, когда Двора-Лея, осушив два стакана, немного успокоилась. – О каком разделе Мишны идет речь?

– Я понимаю, что ребе думает только о разделах Учения, – скороговоркой начала Двора-Лея. – Но к нам пришла большая беда! Большая, настоящая беда!

Цадик слушал не перебивая. Когда через десять минут Двора-Лея, три раза высказав, что она думает о главе общины, великом князе и стечении обстоятельств, наконец, смолкла, ребе Шломо Бенцион вытащил из ящика стола книгу в потертом от времени черном кожаном переплете и спросил:

– Значит, на Бога жалуемся?

– Почему на Бога? – вытаращила глаза Двора-Лея.

– А больше не на кого. Кроме Него, никто не виноват.

– Ребе, умоляю, спасите моего мальчика! – слезы брызнули из глаз женщины с такой силой, словно она плакала первый раз в жизни. – Он же пропадет на этой службе!

– Давайте посмотрим, можно ли что-нибудь изменить, – сказал ребе, открывая книгу. Он откинулся на спинку кресла, пристроил локти на обтянутых мягким бархатом подлокотниках и углубился в чтение.

Прошло пять, десять, двадцать минут. Ребе читал с величайшим увлечением, ни на миг не отрывая глаз от книги. Иногда он перелистывал страницы назад, иногда заглядывал вперед. На его лице отражались то изумление, то грусть, то сосредоточенное внимание.

Двора-Лея, вопросительно подняв брови, тихонько толкнула ногой мужа.

– Книга «Зогар», – беззвучно прошептал он.

Прошло еще несколько томительных минут. Наконец ребе отодвинул книгу, прикрыл ладонью глаза и застыл. Двора-Лея приготовилась к очередному долгому ожиданию, но ребе почти сразу опустил руку и заговорил свежим ясным голосом:

– Вытри слезы, Двора-Лея. Служба окажется непростой. Иногда опасной. Но все закончится хорошо. Твоему сыну предстоит длинная жизнь. Думаю, ее можно назвать счастливой. Много всякого в ней случится, даже клад с золотыми монетами. И вот что передай Аарону. Нормальной еды у него не будет. Пусть ест ту, что дают. Но не обгладывает кости.

Все подробности разговора с ребе Аарон выведал частично у матери, частично у отца.

– Не обгладывать кости, – объяснила Двора-Лея сыну, – значит не наваливаться на еду с аппетитом, есть только для поддержки тела.

– В книге «Зогар» скрыт свет Всевышнего, – добавил Лейзер. – Цадик проникается им, а потом переводит свой взгляд на нужный предмет и видит прошлое и будущее.

На подходе к Кронштадту поднялся ветер. Волны с шумом били в борт катера, и от этого шума волнение в душе Аарона начало стихать. В памяти всплыло отодвинутое дорожными впечатлениями заверение цадика, что все будет хорошо, и он успокоился.

Справа потихоньку всплывал из воды остров. Сначала показались вершины колоколен и величественный купол собора, затем красный маяк и громады кораблей на рейде.

По левому борту катера приближалось внушительное сооружение: прямо из моря поднимались высокие земляные валы, на них стены из рыжего кирпича и шесть серых башен с торчащими стволами орудий.

– Это Кронштадт? – спросил Аарон офицера.

– Нет, форт Милютин. Видишь броневые башни?

Аарон кивнул.

– Лучшая в мире защита. Ни в одной стране нет такой мощной оборонительной системы! – с нескрываемой гордостью произнес Шульц.

Оглядев промокшую от брызг одежду Аарона, спросил:

– Замерз?

И вправду, несмотря на жаркую июльскую погоду, Аарон изрядно продрог.

– Немного.