Водолазия

На перроне, под порывами злого ветра с холодным моросящим дождем, сжимая рукой ворот мокрого плаща, одиноко стояла продрогшая девушка. Увидев меня, она качнулась, словно у нее подкосились ноги, и бросилась ко мне, торопливо складывая зонтик. Я ощутил ледяные губы Тамары, а на шее сомкнулись ее мок-рые холодные руки. И тут же вспомнил, как кто-то заметил мне, когда я хвастал после боя на островах, что приручил Таню: "Д'Артаньян тоже говорил Атосу, что покорил миледи. Истинные миледи неприручаемы..." Боюсь, что именно с тех пор Таня и получила свою кличку. Сначала от нее страдала, а потом стала гордиться.

В комнате Тамары не было никого. Даже инвалида куда-то сплавила.

Поезд опоздал на час с лишним, и промерзла она до костей. Я был так тронут ее верностью на фоне обманутых ожиданий, что тут же стал ее целовать, а она - лихо-радочно раздеваться. Я запер дверь в комнату и обернулся, когда она, все еще дрожа, лежала под простыней. Но, как только я лег с ней и обнял ледяное тело, она вдруг вскочила и бросилась к двери, отбросить крючок. Я так обалдел от ее наготы, что так и не понял, что и зачем она делает. А Тома уже обняла меня, прикрыв лицо мокрыми волосами, и стала так целовать, что меня уже никто и ничто больше не интересовало. Включая подлую "миледи"...

И чем больше мы с ней общались, тем крепче я ее любил.

А когда начались занятия, то на неизменно ласковые улыбки Тани я только кивал благоприобретенным у барона образом. Это ее так забавляло, что она как-то нае-дине даже обняла меня. Но тут я отвел ее руки и тихо сказал: "Все. Со мной шуточки окончились. Переключайся на кого-нибудь другого." "Я бы рада, Димоч-ка, - вдруг заплакала она. - Да он на меня никак не переключается..." "Дашков-ский? - сжал я зубы. - Нашла себе предмет! Пижон, сноб и обрезанный еврей впри-дачу." "Ради него, - тихо сказала Таня, - я готова сделать обрезание своей души по самые... А вот тебе, Димчик, повезло в жизни, - ласково коснулась она пальчиками моей рубашки. - Тебя замечательная девушка любит. И как любит! Разве что так, как я бы любила... Феликса..."

Все сразу стало на место. Я пожал Тане руку, и мы с тех пор стали друзьями.

А Феликс - со своей Эллой Коганской. Каждому, как говорится, свое.

4.

Последующие годы прошли в учебе и работе. Времени было все меньше. С Томой мы общались то у нее, когда инвалид ненадолго уходил на какие-то свои собрания, то у меня, что было тоже не просто. Уже упомянутый мироед дважды обещал мне комнату в его общежитии и в последний момент отдавал ее другому. Если бы он хоть внешне выглядел не так типично, я бы не стал так накаляться, но в том-то и беда твоего народа, как там тебя теперь... Шломо? так вот, самые мерзкие из твоих соплеменников всегда и выглядят именно так, как их представляют веками народы и как привыкли ненавидеть. Веди себя так же ты, никто бы не решил, что все евреи виноваты. А вот Меламедский или нынешний Березовский - наоборот. Даже если он мне делал что-то хорошее (а что лучше, спрашивается, чем взял на работу и не заменял другим?), все равно он для меня был тем, кем ты его сам и назвал... Я ведь не смог бы прожить на стипендию. Помогать мне было некому. И я пьющий, к тому же... Это совсем другие расходы! Без Льва Ароныча или кого другого пришлось бы мне институт бросить. Комсомол? Он только и умел - давай, давай!