Я снова очнулся. Мой нос был в запекшейся крови, губы распухли. Я долго лежал, дрейфуя в безбрежном кроваво-красном море. Прошло много времени, и я понял, что красный цвет — это цвет боли…
Я вспомнил свое падение с высоты. Я вспомнил, что я изгнанник. Я вспомнил, что я мебтаку.
Все те частички моего тела, которые не стонали от боли, ушли за пределы боли, и я уже не чувствовал их. Неужели падение парализовало меня или же я просто окоченел от холода?
Снег запорошил куртку, приклеил волосы ко лбу — или это кровь? Сколько времени я лежу здесь? Черт возьми, где я вообще нахожусь?
Посмотри сам. Последние слова Наох ко мне: Киссиндра. Флайер Воуно…
Я приподнялся на локтях, выплевывая грязь, упал, когда боль пронзила плечо как на дыбе. Я попытался поднять голову. Отсюда не было видно ни рифов, ни реки, ни города гидранов, ни города землян. Все вокруг было неизвестно мне. Только серая каменистая равнина, покрытая лишайником цвета охры и ржавчины и, кое-где, чахлым кустарником в снегу. Вдалеке я заметил что-то, что могло быть холмами или просто грядой облаков. Эта картинка менялась и менялась, как мираж.
Я попытался подобрать под себя ноги, извергая ругательства, когда мои обмороженные конечности возвращались к жизни. Я не прекращал попыток, пока не встал на колени, а затем и на ноги. Все вокруг меня качалось и скользило из стороны в сторону. Одна нога не слушалась меня. Мои ступни так распухли, что вытащить их я мог бы, только разрезав ботинки. Я снова опустился на колени. У меня так кружилась голова, что я не мог стоять, и каждый мой нерв кричал от боли.
Я был не просто ранен, поэтому я снова заставил себя встать, потому что моему телу слишком хотелось остаться здесь, — просто лечь и умереть. Но беспощадное стремление выжить, которое всегда плевало в лицо слабости, не позволяло мне доставить вселенной такое удовольствие, или хотя бы той ее части, которая предала меня здесь.
На этот раз я делал все гораздо медленней, используя свой дар, как я еще мог, чтобы заблокировать сигналы боли, посылаемые мне при каждом движении, захлопывая системы, служащие для того, чтобы предупреждать об опасности разбитое тело.
Я стоял, медленно дыша, контролируя каждый вдох и выдох. Я никак не мог заставить себя не дрожать. Я застегнул куртку и накинул на голову капюшон, проверяя, нет ли в карманах чего-нибудь, что может помочь мне выжить. В них не было ничего, кроме губной гармошки и полевых линз, подаренных мне Воуно. Левая рука не действовала. Стуча зубами, я засунул ее кисть в карман. Здоровая рука была вся в засохшей крови. Я подышал на нее, стараясь отогреть. От моего дыхания в воздухе возникли облачка тумана. На худой конец у меня была куртка. Были бы еще и перчатки. Хотелось бы знать, что делать дальше.
Я снял линзы, оставив их болтаться на шнурке на шее, покрытой пятнами крови. Я сделал шаг, за ним другой, ругаясь про себя каждый раз, когда мне приходилось переносить тяжесть тела на больную ногу. Я направился к этому далекому дымку рифов на горизонте, в уверенности, что он был и их целью, хотя я не был уверен, интуитивно я решил это или логически. Все, что я знал сейчас, — это то, что мне надо найти их. Я должен был найти их и узнать правду.