Водопад грез

Это не было тем же вопросом, который обычно задавали мне люди или хотели бы задать. Гидраны имели слова-имена и настоящие имена — имена, которые они носили в сердце своего мозга. Имена, которые могли быть переданы только из мозга в мозг. Когда-то у меня было подобное имя — имя, данное в любви, мысль к мысли, сердце к сердцу. Имя, которое я бы не открыл этому залу незнакомцев, творящих безмолвный суд надо мной, даже если бы мог. Я покачал головой и пожал плечами. Тишина в зале стала тяжелее, давила на мой мозг, пока в нем не раздробились все связные мысли.

— Нам прошлой ночью сказали, что ты наполовину гидран, — сказал Хэньен. Его голос был пуст, когда он использовал данное людьми название своего народа. Его лицо было пустым и бесстрастным, как пуста была от мыслей моя голова. — Мы хотели бы знать, кто из твоих родителей гидран?

— Мать, — пробормотал я.

— Она была из этого мира?

— Я не знаю.

— Тогда зачем ты приехал сюда?

— Вы знаете. — Я снова посмотрел на него.

— Зачем ты приехал сюда? — спросил он снова, словно я не ответил на его вопрос.

Или, возможно, я не ответил на тот вопрос, который он действительно задал. Я попытался еще раз:

— Я прибыл сюда с ксеноархеологической исследовательской экспедицией, нанятой Тау, чтобы изучать рифы здесь, в Отчизне.

Он слегка покачал головой, поджал губы. Он почесал переносицу. Я сидел, чувствуя, как напрягается каждый мускул моего тела, когда я пытаюсь понять, что он хочет услышать от меня.

— Почему ты прибыл в этот мир?

Я сидел, вглядываясь в одно за другим лица вокруг стола, в десяток лиц, в прекрасно обрисованные лица гидранов, с остановившимися на мне кошачьими зелеными глазами с длинными зрачками. И внезапно я нашел ответ на его вопрос: Потому что в моей жизни была дыра. Годами я желал знать, как я почувствую себя, окруженный народом матери, мне нужно было знать, что я найду в их глазах… Может быть, даже прощение.

Я снова опустил глаза.

— Я не знаю. — Мои руки сжались еще сильнее. — Но я пришел сюда сегодня из-за похищенного ребенка. — Я опять поднял голову. — Мальчик беспомощен: у него тяжелая неврологическая болезнь. Вы должны сказать нам, как его найти. Потому что это будет правильнее… И потому что, если вы не сделаете этого, если ДНО использует его, чтобы столкнуть Тау с ФТУ, Тау заставит вас расплатиться за все.

— Ты видел, как это произошло, — перебил Хэньен, словно он не слушал меня. — Более того — этого бы не было, если бы не ты.

Я поморщился. Конечно, они знали об этом — они должны были знать о происшедшем прошлой ночью больше, чем легионеры, или меня бы здесь не было.

— Это был несчастный случай.

Они не знали всего, а то бы знали это.

— Тогда, пожалуйста, расскажи нам, почему Тау послала тебя, чтобы донести до нас это сообщение? — спросил Хэньен.

Я обвел взглядом тихий круг членов Совета, пытаясь найти могущий быть узнанным ответ хотя бы на одном лице.

— Потому что я — гидран. — Было нелегко даже просто сказать это. Внезапно я почувствовал себя менее гидраном, чем когда-либо, глухонемой в телепатии, сидя здесь, в разгаре спора о смерти и жизни. — И потому что я знаю, что случается с псионами, чьи пути пересекаются с Тау. — Я положил на лицо руку, чувствуя рубцы и шрамы. Я опустил ее снова, положил обе руки на столешницу. — Они думают, что вы поверите мне. Что вы хотели бы поговорить со мной… или довериться мне настолько, чтобы выслушать.

Что-то неоформленное нанесло удар по моему мозгу, как будто кто-то пытался взломать мою защиту, открыть то, что спрятано за ней: почему мой мозг оставался холодным для них.

— Не надо, — прошептал я. — Не надо.

Кто-то издал протестующий звук. Еще одно внезапное столкновение произошло в моей голове.

— Прекратите, — крикнул я, вскакивая.

Я стоял так, с трудом дыша, пока тишина незаметно исцеляла меня. Никто больше не двигался, но все они уставились на меня. Я плюхнулся обратно на стул.

— Тогда почему ты закрыт? — Мокет, женщина, которую я видел на приеме, спросила резким и монотонным голосом. Она указала рукой на мою голову.

— Я не закрыт. — Мои пальцы повернули золотой гвоздь в мочке уха.

— Возможно, ты не знаешь, — медленно сказал Хэньен, как будто подбирая слова, — потому что ты не совсем гидран. — Он помолчал немного. — Я имею в виду, что ты жил так долго среди людей… ты не знаешь: то, что ты делаешь, считается оскорблением.

— Что я делаю? — Я подался вперед, желая услышать, что я говорю слишком много или слишком громко, что на мне кошмарная одежда, что я забываю сказать «спасибо»…

— Твой мозг полностью… закрыт. — Он отвел глаза, словно одно только упоминание об этом раздражало его и я должен был знать об этом.

— Ты не седдик! — спросил кто-то. — Они послали к нам седдика?

— Кого? — спросил я.