— В разговоре с нашими коллегами вы упомянули, что в день, когда пропала Филиппа Бальфур, вы были дома…
— Совершенно верно.
— Но вы ее не видели?
— Пока все правильно.
Ребус, который так и не решился сесть на стул, прислонился к подоконнику и, слегка откинувшись назад, сложил руки на груди.
— Вы были знакомы с мисс Бальфур? — спросил он.
— При встрече мы здоровались.
— Она жила рядом с вами почти целый год, — заметил Ребус.
— Эдинбург есть Эдинбург, инспектор. Я прожил в этой квартире почти тридцать лет, — перебрался сюда сразу после смерти жены. Вроде достаточно времени, чтобы познакомиться с соседями. Но они слишком часто переезжают. Пока ждешь случая, их и след простыл. — Он пожал плечами и добавил: — А потом уже ничего не ждешь.
— Это очень печально, — вставила Хейс.
— А там, где живете вы, разве по-другому?
— Давайте лучше вернемся к делу, ради которого мы вас побеспокоили, — перебил Ребус. Оторвавшись от подоконника, он подошел к столу и оперся на него руками, глядя на собранные в кучку фрагменты головоломки, которые профессор еще не поставил на место.
— Да, да, разумеется, — сказал Девлин.
— В тот день, когда исчезла Филиппа… Вы сказали, что провели весь вечер дома и не слышали ничего подозрительного?
Девлин поднял голову и посмотрел в потолок, словно обдумывая последнее слово.
— Ничего, — сказал он после небольшой паузы.
— И ничего не видели?
— Абсолютно.
Хейс его ответы явно раздражали, и она сильнее заерзала на стуле. Ребус уселся напротив и попытался поймать ее взгляд, но Хейс уже задала свой вопрос:
— У вас были какие-нибудь конфликты с мисс Бальфур?
— А из-за чего бы нам конфликтовать, скажите на милость?
— Теперь уже не из-за чего, сэр, — холодно ответила Хейс.
Девлин смерил ее неприязненным взглядом и повернулся к Ребусу.
— Я вижу, вас заинтересовал мой стол, инспектор, — сказал он.
Ребус с удивлением обнаружил, что машинально поглаживает кончиками пальцев чуть шероховатую столешницу.
— Начало девятнадцатого века, — продолжал Девлин. — Этот стол сделал своими руками один ученый-анатом. — Он бросил быстрый взгляд в сторону Хейс, потом снова посмотрел на Ребуса. — Видите ли, я кое-что вспомнил, но мне кажется — это вряд ли может иметь какое-то значение.
— Что же, сэр?
— Я видел человека, который стоял напротив нашего дома.
Ребус знал, что хочет сказать Хейс, и поспешил ее опередить:
— Когда это было?
— Дня за два до того, как пропала мисс Бальфур. И накануне ее исчезновения тоже. — Девлин слегка повел плечами. Судя по этому движению, он прекрасно понимал, какой эффект возымели на слушателей его слова. Хейс побагровела. Ей так и хотелось крикнуть: «Почему ты не сказал об этом сразу, старый хрыч?!»
Ребус взял себя в руки и спросил совершенно спокойно:
— Он стоял на противоположном тротуаре?
— Именно.
— Вы хорошо его рассмотрели? Можете его описать?
Девлин снова пожал плечами.
— Лет двадцати с небольшим, волосы темные, короткие… не слишком короткие, просто аккуратно подстрижены.
— Может быть, это кто-то из соседей? — предположил Ребус.
— Я не знаю, я просто говорю, что видел. Мне показалось, этот парень кого-то ждет, но я не уверен. Во всяком случае, он пару раз смотрел на часы.
— Это не мог быть бойфренд мисс Бальфур?
— Ее ухажер? О нет, Дэвида я знаю…
— Вы знаете Дэвида Костелло? — переспросил Ребус, продолжая рассматривать головоломку.
— Несколько раз разговаривал с ним, только и всего. Когда мы сталкивались в подъезде. Приятный молодой человек…
— Как он был одет? — спросила Хейс.
— Кто? Дэвид?
— Нет, человек, которого вы видели на улице. — Хейс сопроводила свои слова самым свирепым взглядом, но Девлина это, похоже, только позабавило.
— На нем были брюки и куртка, — сказал он и покосился на свою растянутую кофту. — Точнее сказать не могу, так как не слежу за современной модой.
Ребус знал, что профессор Девлин говорит правду. Четырнадцать лет назад он ходил в точно такой же растянутой и застиранной кофте, которую поддевал под бледно-зеленый хирургический халат. Кроме того, он носил галстук-«бабочку», которая постоянно съезжала то на одну, то на другую сторону. Просто поразительно, подумал Ребус, как врезалось в память то первое вскрытие: картины, запахи, звуки, которые должны были стать привычными. Скрежет металла по кости, негромкое потрескивание рассекаемой скальпелем кожи… Своеобразное чувство юмора, свойственное некоторым патологоанатомам, заставляло их превращать каждое вскрытие, на котором присутствовали детективы-новички, в настоящий спектакль со всеми спецэффектами, но Девлин никогда так не поступал. Он целиком сосредотачивался на трупе, словно в прозекторской больше никого не было, и исполнял свою работу с почти ритуальной точностью и пиететом.
— Как вам кажется, — спросил Ребус, — быть может, вы сумеете дать нам более подробное описание, если немного подумаете?
— Я в этом сомневаюсь, инспектор, но если это так важно, я, разумеется, попытаюсь.
— Расследование только началось, сэр. Вы же сами знаете, что на первом этапе мы не вправе пренебрегать ни одной мелочью.
Ребус говорил с Девлином как с коллегой-профессионалом, и это сработало.