Водораздел

— Сам, сам, — полковник успокаивающе закивал и прикрыл глаза в знак подтверждения, — самоубийство это стопроцентное. У него в тот день разборка случилась в «Волжском утесе» — и там его окунули лицом в тарелку. Вот, видать, не вынесла душа глумления над мундиром. Хотя какая там честь… Ты не поверишь, но никто за эти дни даже слезинки в память о генерале не проронил. Включая его супругу. А наши так вообще — всем до лампочки. Вот так вот, Юра. Что был человек, что нет его — никакой от того перемены в мире не произошло.

— Да, — потрясенно произнес Щепкин, — не ожидал, что жизнь генерала госбезопасности вот так дешево стоит.

— Да стоила–то она, может, и недешево, в его, генеральском представлении, да только смерть его оказалась совсем девальвированной. А все от того, что мелкий он был человек… Всю жизнь старался нос по ветру держать, плыл по течению, все чего–то урвать норовил там, где можно… Вот и финал… Ну, давай, помянем…

Друзья снова чокнулись, выпили и опять закусили шоколадными конфетами.

— Ох, честно скажу тебе, Леха, не верю я, чтобы генерал ФСБ мог сам себе пулю пустить. Ведь не такие же они слабонервные, генералы, по природе своей. Подумаешь, лицом в тарелку. И покрепче бывает…, — попытался вернуться на ту же линию Щепкин.

— Эх, Юра… Плохо ты людскую психику знаешь, — усмехнулся Брусницын, — У каждого человека, Юра, свой предел есть, когда клапаны перегорают, и когда они перегорают, то последствия бывают непредсказуемые. Кто–то в запой уходит, кто–то палить начинает в окружающих, а иной — и пулю в лоб себе пускает. Каждый по–разному реагирует…

— А как же генерала так довели? — удивился Щепкин.

— Тоже мне, разгребатель грязи…, — усмехнулся Брусницын, — Про чеченов слышал, которых РУБОП закрыл…

Щепкин кивнул.

— Так вот. Есть большое подозрение, что генерал в этом деле сильно был замешан. И все показания на него были у Мордашева. Так что тот генералом вертел, как хотел.

— А в тарелку его кто?

— А, в тарелку его Фейдельман с Имаевым, которые это все дело и организовали. Они ведь тоже генералу денег заплатили, и немало, чтобы он разрулил эту тему, а генерал ничего сделать не мог, потому что сам был связан по рукам и ногам Мордашевым. Так что безвыходная ситуация у него сложилась… Вот и свел он счеты с жизнью трудовой, ну давай, пусть земля ему будет пухом…

Полковник опять разлил коньяк, и друзья снова выпили, не чокаясь.

— Слушай, — возобновил свои расспросы Щепкин, — а что там с бумагой из полпредства… Говорят, это губера касается…

— А, вот ты о чем, — оживился полковник, — ну вот как раз об этом я и хотел бы с тобой поговорить, — с этими словами Брусницын извлек из недр своего ящика папку, которую он нашел в сейфе генерала, и небрежно бросил ее своему приятелю. Щепкин схватил папку и жадно начал листать ее содержимое.

— Вот дела! — сказал он через пару минут, подняв кверху стеклянные от шока глаза, — но ведь это же полный, так сказать, крандец! По крайней мере, для Чавия. Я такого собрания компромата еще не встречал. Да здесь сразу на три уголовных дела хватит.

— Ага, — кивнул Брусницын, — здесь не только на Чавия, здесь на всю нашу краевую администрацию материала хватит, уверяю тебя. С Дмитрием Ивановичем во главе!

— Чего делать думаешь? — возбужденно спросил Щепкин.

— Как чего? Давать делу законный ход, — произнес полковник и улыбнулся..

— Не, Лех, да ты в своем уме? Ты, что же это, хочешь против Агаркова пойти? Да тебя же на куски порвут и в асфальт закатают! — возбужденно воскликнул Щепкин.

— Много ты понимаешь, — объяснил ему Брусницын, — Это только на краевом уровне так кажется… А если ты внимательно присмотришься к ситуации на уровне федеральном, то увидишь, что в стране происходят очень большие подвижки. И подозреваю, что очень скоро таким людям как Агарков места во власти больше не будет. Перемены произойдут очень быстро и незаметно, даже быстрее, чем кажется сейчас. И самое главное для нас с тобой, Юра, оказаться на гребне этой волны, а не быть похороненными ею. Поэтому время действовать пришло, и действовать надо здесь и сейчас.

— И как же ты, Леха, действовать собрался? Пока в крае Дмитрий Иванович царь и бог.

— Это все относительно, Юра. Сегодня ты царь, а завтра, глядишь, спускаешься в подвал Ипатьевского дома. А действовать мы начнем с тобой прямо сейчас. И теперь, Юра, я бы попросил тебя в ближайшем номере твоей газетенки опубликовать всю эту информацию. Без ссылок, естественно.

Щепкин задумался, а потом сказал:

— Да без проблем.

— Только давай так, — предложил ему Брусницын, — сразу же после выхода материала ты уедешь из города на некоторое время.

— Это еще почему? — удивился Щепкин.

— А ты сам не понял? — спросил Брусницын, — сам ведь только что говорил, в асфальт закатают, Агарков царь и бог. А обеспечить твою безопасность у меня сейчас вряд ли получится.

— Ну уж нет, — ответил Щепкин, — я в своей жизни никогда ни от кого не прятался, да и сейчас тоже не буду.

— Может, тогда под псевдонимом это дело опубликуешь? — спросил Брусницын.

— И этого тоже не дождешься, — ответил тот, — чтобы я от такой сенсации отказался.