Водораздел

Когда воз был нагружен и уже отъехали от дома, Хилиппа оглянулся и вдруг остановил лошадь. Веко у него задергалось, и он закричал:

— Этого ты не сделаешь!

Хилиппа подбежал к Ханнесу, собиравшемуся поджечь родной дом, вырвал из его руки берестяной факел.

— Не оставлять же, — пытался оправдаться сын.

— Еще самому понадобится, — буркнул Хилиппа и пошел к возу, на котором сидела заплаканная жена. Сел спиной к ней и взмахнул плеткой. — Но!

Когда поток беженцев схлынул к границе, в деревне наступила тягостная тишина. Люди старались не выходить из домов. Жителям Пирттиярви уже в который раз пришлось сидеть, затаив дыхание, и ждать, что же будет дальше. Прошли почти сутки. Микки колол на дворе дрова.

— Красные идут!

Доариэ торопливо перекрестилась.

Красноармейцы появились не со стороны Вуоккиниеми, откуда их ждали, а с противоположного направления, из деревни Нискаярви. С ними пришли Хуоти и Наталия, встретившиеся в лесу с красными разведчиками. Красноармейцы заметили их, когда они шли через большое болото, и окликнули.

В Пирттиярви пришли пока разведчики. Основные силы красного отряда шли следом, и имеющим лошадь пирттиярвцам пришлось выехать им навстречу. Дороги в Нискаярви не было, всю зиму туда не ездили, а теперь пришлось…

— Надо бы истопить баню, — устало говорила Доариэ. — Бедные, вы же все в саже. А я не могу, я так устала, сходи ты, Микки.

— Я пойду, — сказала Наталия и пошла за дровами.

Пока Хуоти и Наталия топили баню, красные курсанты прибыли в деревню. Все они были измотаны тяжелым переходом. Следуя за отрядом Антикайнена, освободившим Кимасозеро, курсанты двигались вдоль границы из деревни в деревню. Разведчики шли на лыжах, остальные брели пешком по глубокому снегу. У красных были две лошади, на них везли снаряжение, и лишь время от времени кого-нибудь из тех, кто уже не мог идти, подвозили на санях.

Несколько красноармейцев в остроконечных буденновках остановились в избе Пульки-Поавилы.

— Баня готова. Кто желает попариться, может идти, — предложила Доариэ постояльцам.

У них остановились также и извозчики со своими лошадьми. К ним привели и пленного, молодого финна в мундире мышиного цвета. Судя по всему, остановившиеся у них красные не были рядовыми. Двое из них были даже в овчинных полушубках.

Один из разведчиков что-то шепнул своему командиру. Тот внимательно посмотрел на Хуоти и подошел к нему.

— Ты действительно комсомолец?

Хуоти достал из кармана членский билет.

— Да, правда, — удивился командир и показал билет Хуоти своему товарищу. Комсомолец в такой глухой деревушке!

— А это чье? — спросил командир, разглядывая выцветшее удостоверение члена солдатского комитета 428 Выборгского полка, выданное С. Н. Попову. Удостоверение было пробито чем-то острым, видимо, ножом.

Хуоти хранил удостоверение как память о своем учителе.

— Его уже нет в живых, — оказал Хуоти. — Белофинны замучили его. Он у нас в деревне был учителем.

Пленный, лежавший на печи, вдруг стал кашлять. То ли он понимал по-русски и слышал их разговор, то ли он действительно простудился. Небось кашель не мучил его вчера, когда он в утренних сумерках перебрался из-за границы в Нискаярви и, подкравшись к одному из домов, где находились красноармейцы, бросил в окно гранату…

Доариэ пошла доить корову.

— Все сено скормили своим лошадям, — ворчала она.

Возчики поили на дворе своих лошадей. Они тоже были карелы, но говорили на каком-то диалекте, который Доариэ понимала с трудом.

— Откуда вы будете? — спросила она.

— Издалека мы, издалека, из-под Пряжи. Ты, матушка, на нас не обижайся, ведь мы не по своей воле.

Курсанты пробыли в Пирттиярви два дня. Как только разведчики вернулись с погоста и сообщили, что лыжники Антикайнена уже там, красный отряд отправился туда же.

В Пирттиярви снова стало тихо. Но тишина теперь была какая-то другая, не такая, как раньше. Неужели настал конец войне? Как-то не верилось.

Через несколько дней пришла весть, что возле Пистоярви у деревни Тийро был бой и что остатки белобандитов выброшены за границу. Потом домой вернулся Теппана, участвовавший вместе с другими красными карелами-партизанами в бою у Тийро, и подтвердил, что с белыми покончено и что вся беломорская Карелия освобождена от лахтарей.

Ховатта тоже вернулся. Он был все это время в Кеми и занимался снабжением красных войск.

Не возвращался только Пулька-Поавила. Было уже ясно, что он не вернется никогда. Доариэ тоже понимала это, хотя никак не могла поверить. Она все ждала, ждала. Может быть, Поавила все-таки вернется…

Жизнь пошла опять по своей обычной колее. Хлеба не было, и ждать его было неоткуда, пока не наладится водный путь. Сено тоже кончалось. Изо дня в день одни и те же заботы. Все ждали весны, чтобы можно было выпустить скотину в лес.

Весна наступала. Солнце пригревало все сильнее, и сугробы возле изгородей подтаивали. Стаял снег с крыши часовни, и в Егорий опять можно было звонить в колокола. Давно уже в Пирттиярви не слышали колокольного звона. И вот они зазвонили.

— Неужто дети? — удивилась вслух Доариэ, хотя в избе никого не было.