Водородная Соната

"Как бы ни было, а мы знали — команды переговорщиков знали — что есть что-то, что унаследовали Ремнантеры — какой-то тёмный секрет или нечто в этом роде — способный, так или иначе, повлиять на вопрос присоединения Гзилта. Возможно даже — слухи были безумными, отдельные из них — здесь затрагивались интересы не только Гзилта, поскольку вето против их присоединения, могло быть использовано одной или несколькими сторонами. Вопрос был вдвойне щекотливым, с учётом того, что Ремнантеры всё ещё хотели сохранить обстоятельство в тайне, даже после того, как оно было бы учтено в переговорах. Это вызывало определённые затруднения".

"Тогда ИИ придумал то, что выглядело как лучшее решение, чему, как я помню, мы все были приятно удивлены в то время. Это был знак будущего, если он вообще был”.

"Итак, решение заключалось в том, что один добровольный представитель — одобренный другими членами его или ее команды, а не просто некий доброволец, получивший должность, один от каждого из соответствующих цивилизованных обществ — должен был согласиться выслушать свидетельства Зихдрен-Ремнантеров, проголосовать по ним — с правом вето — и затем забыть, о чем его просили голосовать.

Все это становилось возможным благодаря подготовке сознания каждого из этих представителей до того, как они услышат секрет, с последующим — после того, как они его услышат — стиранием части их памяти. Нас всех заверили, что технически такое вполне осуществимо, надежно и ни в коем случае не опасно, и максимум, что мы забудем, — это воспоминания одного дня. Так что мы в итоге согласились”.

"И это случилось — мы все услышали большой, ужасный секрет, но, очевидно, он не был таким уж большим или ужасным, потому что никто не запретил гзилтам присоединиться к новой, собранной воедино цивилизации — мы уже тогда называли себя дворнягами, ощущая себя при этом очень остроумными и радикальными. Гзилты получили разрешение стать частью Культуры… хотя в итоге они не приняли предложение, отказавшись присоединиться.

Оно и к лучшему, подумалось многим. Мы все так думали тогда”.

"…Вот только один из участников переговоров, некий представитель Нгароэ КьиРиа из федералитета Бухдрена — то есть я — позже вспомнил, что именно он слышал, а так же и то, что от него ожидали, что он забудет то, что он слышал, и что, как думали все остальные и он сам, он забыл.

Дело в том, что я всегда интересовался долгосрочной жизнью, уже в те времена, и особенно сохранением воспоминаний, которые без особых условий могли бы быть забыты, переписаны, утрачены в процессе длительного существования. Поэтому я проводил некоторые экспериментальные исследования сознания, биохимические операции по изменению химии мозга, не все из которых были законны или даже целесообразны с медицинской точки зрения, и большинство, честно говоря, не работали, так что мне и в голову не приходило, что это может помешать этой штуке, которой нас пичкали во время переговоров, воздействовать на память. Прошло время, и я вспомнил все те вещи, которые должен был забыть, благодаря исправлению, о котором даже не подозревал: что-то, что клиницисты, возможно, добавили в качестве эксперимента, а потом либо забыли сказать мне об этом либо решили — ха! что об этом лучше не упоминать. В любом случае, эффект продолжался, оставался и развивался, включённый во все другие процедуры, изменений и дополнений, через которые я проходил с тех пор”.

"Сначала я не хотел возвышаться, сохраняться и не проходил никаких переходных состояний, опасаясь, что секрет выйдет наружу, потому что, как мне кажется, я не понимал тогда, что хотя это и был секрет, так сказать… сотрясающий веру, он являлся таковым лишь в теории. На практике люди верят в то, во что хотят верить, без всяких причин, так же как и любят потому, что испытывают потребность любить. Позже, даже осознав эти простые вещи, и понимая, что просвещение Гзилта мало что изменит, потому что они просто проигнорируют это знание или найдут другой способ уйти от него, я всё равно продолжал жить, не сублимируясь ни с какой группой и не транскорпорируясь ни в групповой разум, ни в Разум корабля, допустим, ни во что-либо ещё, потому что такая жизнь стала для меня привычкой, она продолжалась и продолжалась. Это стало такой неотъемлемой частью того, что сделало меня тем, кем я есть — стал, что, казалось, не имело смысла пытаться что-то изменить. Так я обрёл статус человека, живущего вечно — более или менее, храня секрет, который меня давно не волновал”.

"Вплоть до того, пока не услышал о Сублимации Гзилта и со временем решил, что то, что я о них знаю, может представлять для меня опасность. Жизнь в течение долгого времени делает вас осторожным. Осторожным до степени, близкой к трусости, говоря по правде… и поэтому, так или иначе, я избавился от информации, вырезал её и убрал подальше от себя, поместив в пространство Гзилта, к Последней Партии и Ксимениру, где, как мне казалось, ей самое место. Это забавляло меня в то время. И забавляет до сих пор”.