Водоворот

Почти сразу же он отложил бумагу, вышел в коридор и постучал в дверь соседнего кабинета. В кабинете, как всегда, пахло смесью шампуня и мыла, потому что Томас Борк совмещал утреннюю пробежку с дорогой до работы, а потом усердно использовал душевую комнату в управлении. Кроме этого, три раза в неделю он ходил в качалку, а после этого опять принимал душ. В недостаточной чистоплотности Томаса Борка упрекнуть не смог бы никто.

– Наш дружок Оттему…

– Это тот, которого сегодня с утра на костре поджарили? – Томас был в восторге от своего остроумия.

– Да, он. Ты собирался позвонить в Берген.

– После половины второго, – Томас крутанулся на стуле, сложил руки на мускулистой груди и широко расставил ноги.

– Не попросишь их разузнать у него кое о чем?

– Все, что твоей душе угодно.

– Мне нужно знать, получал ли он когда-нибудь социальную помощь.

– Ищешь общее?

– Надеяться не запрещено.

– Ладно, правда, не думаю, что кто-то из наших жертв родился с серебряной ложкой в заднице.

– Во рту, – поправил Рино.

Внезапно Томас стал серьезным:

– Кратковременная помощь от государства, возможно, предоставляется гораздо чаще, чем мы предполагаем.

– Может быть, – Рино помнил, что Томас жаловался на нехватку денег после развода с женой. Оставалось только надеяться, что он ни во что не вляпался.

– Кстати, я разговаривал с Куртом…

Рино отметил резкий переход от темы разговора.

– Никаких отпечатков ни на печке, ни на трубе.

– Бомба.

– А вот на дверной ручке, напротив… очень много отпечатков.

– Но не нашего приятеля?

– Строго говоря, мы этого не знаем.

– Строго говоря, знаем. Он не оставляет отпечатков на месте преступления, так что вряд ли станет лапать жирными руками дверь.

– Именно так.

Зазвонил мобильный. Когда Рино вернулся в свой кабинет, на экране телефона высветилась надпись «Иоаким».

– Отец, – пробормотал Рино низким голосом.

– Сын, – поддержал Иоаким.

И они закончили хором:

– И Святой Дух.

– Что за чувак?

– Да один придурок, – голос сына звучал уже не так бодро.

– Который из?

– Один из тех, что притворяются друзьями.

– Давай Иоаким. Говори.

– Он расспрашивал обо всем и копался во всякой дряни.

Плохое предчувствие усилилось.

– И где же это было?

Мальчик едва держался.

– У психов.

– В психиатрической клинике? Мама привезла тебя на прием?

– Мм…

Черт! Он стиснул зубы так, что они заскрипели.

– Мне надо обсудить это с твоей матерью, – сказал он.

– Ага. Она тоже сказала, что хочет с тобой поговорить.

Ей следовало сделать это раньше!

– О чем вы говорили?

– О школе.

– Так?

– И ты тоже начинаешь?

– Вообще-то я как раз заканчиваю. У меня еще одно дело.

– Убийство?

– Даже не спрашивай, Иоаким. Про школу и…?

Мальчик тяжело вздохнул.

– Ну, знаешь, о чем все время твердят учителя.

Он понимал, о чем речь. Обычное дело для мальчишек в этом возрасте – мысли находятся где угодно, но не в классе.

– Хорошо. Я поговорю с мамой.

– Тогда пока! – Непривычное прощание для Иоакима, слишком формальное и простое. Этому чертову врачу все-таки удалось сломать и так подорванную уверенность в себе.

* * *

Глядя на грязновато-серый фасад здания, становилось ясно, что оно начинает рушиться. Хотя соседние дома выглядели не лучше. На лестничной клетке было четыре звонка, но табличка с именем висела лишь у одного из них. Рино ткнул пальцем в первый попавшийся, но никто не ответил. Он позвонил еще раз, терпеливо посчитал до десяти и принялся стучать в первую дверь, которая выглядела лучше других.

Из-за двери показалась голова мальчишки, он раскрыл рот от изумления – очевидно, гости захаживали сюда нечасто.

– Ддддд… ддда?

– Я ищу Кима Олауссена.

Рот мальчика принял форму буквы «О», и было видно, как напряглись все мышцы лица, когда он выдавил:

– Вам на второй.

– Ничего, я найду, – сказал он и начал подниматься по лестнице.

– Справа, – на удивление легко выговорил мальчик.

Он постучал в дверь, посчитал приглушенное «да» приглашением войти и открыл дверь.

– Олауссен?

– В гостиной, – голос по-прежнему звучал хрипло.

Казалось, он сел в машину времени, которая увезла его на тридцать лет назад. Раздвижные двери на кухню, покрашенные коричневой краской, покосились, на полу лежал оранжевый ковер с гипнотизирующим круговым орнаментом. В комнате, которая называлась гостиной, стоял мебельный гарнитур цвета весеннего снега. Ким Олауссен полулежал в потертом кресле, на коленях у него валялись три пульта. На экране телевизора мелькали картинки скачек с тотализатором.

Олауссен сделал попытку приподняться, но лишь качнулся – помочь себе руками он не мог.

– Сидите-сидите! – Рино жестом попросил хозяина не вставать.

– Я слышал, вас выписали.

Олауссен переводил взгляд с телевизора на следователя и обратно.

– Мне нужно соблюдать покой. Это я и дома могу делать.

– Разумеется, – Рино быстро огляделся. – Можно мне присесть?

– Пожалуйста.

Небольшой кожаный диван, заляпанный остатками еды (по крайней мере, Рино надеялся, что эти пятна оставили именно неаккуратные едоки), был настолько дряхлым, что надежнее было усесться на пол.

– Он чуток староват.

– Все нормально, – Рино подвинулся и сел поудобнее. – Что говорят врачи?