Водоворот

Немцы короткими перебежками, прячась за хатами, бежали к нему, и Тимко видел каски и серые лица. Они были уже близко. Но вдруг враги повернули и побежали назад. Один из них взмахнул на бегу руками и, раскинув их, упал на землю; второй присел, потом выпрямился и, прихрамывая, побежал дальше.

Лента кончилась. В это время позади себя Тимко услышал тяжелое сопение и крик. Оглянулся и увидел красноармейцев, которые выбегали из-за хат. Мимо протопали несколько бойцов, и один из них схватился руками за голову, закружился на месте, как слепой, пробежал несколько шагов, споткнулся, ухватился за дерево и, согнувшись, так и остался возле него. Тимко вскочил и тоже хотел бежать вперед, но вдруг увидел, что пулеметчик-немец, которого он оглушил, пытается расстегнуть кобуру на убитом и вытащить пистолет.

Тимко дает короткую очередь из автомата. От шинели фашиста отскакивают клочки сукна, раскаленные блестящие гильзы сыплются на землю, из них вьется дымок.

Наши войска уже заняли восточную окраину села и продвигались дальше. Красноармейцы бежали огородами к верхнему краю, где еще огрызались немцы.

Тимко видел, как возле одного разбитого снарядом дома суетились наши минометчики, устанавливая орудие. За домом, под разрушенной стеной, стояли сани с минами; косматая рыжая коняга, что привезла сюда боеприпасы, будто дремала, понурив голову. На длинной шерсти висели хрустальные сосульки и при каждом движении животного мелодично тренькали. Усатый ездовой с кнутом за поясом, бурый от натуги, носил мины.

Бойцы открыли огонь, и Тимко видел, что мины рвутся на бугре, за селом. Когда снежная пелена рассеялась, он заметил человеческие фигуры, катившиеся темными клубочками в село.

«Немцы в контратаку перешли»,— подумал он и побежал быстрее, перепрыгивая через тела убитых, лежавших на дороге. Выскочив за околицу, помчался дальше. Шагах в двадцати от него бежали, шумно дыша, еще какие-то бойцы, но вид у них был странный: все они были в грязных, рваных шинелях и вооружены чем попало — это были только что освобожденные из лагеря пленные. Вдруг с холмов потекла вниз лавина шинелей, и сразу же за ними показались танки. Они мчались на полной скорости, разбрасывая гусеницами снег, оставляя позади себя белые вихри снежной пыли, сверкающей на солнце. Сквозь эту пыль смутно виднелись людские фигуры — немецкая пехота. Тимко упал в снег и огляделся. Он уже отчетливо видел лица своих. Немецкие танки били из пушек и пулеметов. Раненые падали в глубокий снег. Упав, человек будто проваливался сквозь землю.

Тимко вскочил, пробежал вперед. Невозможно было понять, кто кого одолевает. Что-то блеснуло, повалил густой дым. Ближний танк завертелся на месте. В горло Тимку ударило кислой окалиной горелого железа. Он пробежал еще несколько шагов, прыгнул в глубокую воронку от снаряда. Внезапно немецкие танки повернули обратно, по нашей пехоте из конца в конец пронеслось: «Ааа-а-а-а!» Серые шинели зашевелились и побежали назад. Тимко тоже вылез из своей воронки, пустился вдогонку сильными, резкими скачками. Мимо него с ревом промчались с разгона на холм наши «тридцатьчетверки». Тимко увидел бойца без шапки и шинели. Зеленая фуфайка его была окровавлена. В ложбине овечьей отарой сбилась вражеская пехота, а наши танки давили ее гусеницами и расстреливали из пулеметов.

«Добивать их нужно»,— подумал Тимко и на бегу дал две длинные очереди.

Он бежал по ложбине и видел, что наши бойцы уже берут пленных. Неподалеку от него в воронке блеснула кокарда немецкой фуражки. Тимко бросился к ней. Вдруг будто тупыми щипцами кто-то рванул его за спину. Он упал на живот, зарывшись лицом в снег. Офицер выскочил из воронки и стал карабкаться вверх по крутому склону. Но ему, видимо, было трудно двигаться, он шагал как-то боком, далеко отставив руку с парабеллумом. Тимко поднял голову и заморгал глазами, чтобы стряхнуть снег с ресниц. Приложив прохладное ложе к пылающей щеке, нацелил автомат немцу между лопатками. Офицер упал на бок, стал сползать в овраг, сверкая начищенными сапогами. Впереди него катилась фуражка с кокардой. Тимко дотянулся до нее рукой и потерял сознание.

В разгар боя на командном пункте дивизии был ранен командующий армией генерал-лейтенант Овчаренко. Осколком снаряда ему перебило правую ногу. Когда военврач поспешно разрезал синюю штанину, кровь выводила на ней еще один алый лампас. Генерал каждую минуту спрашивал у младшего лейтенанта, как идет бой. Адъютант склонялся к носилкам, на которых лежал командующий, и докладывал, что наши продвигаются, что лыжники захватили станцию и перерезали единственную дорогу для отступления Торопецкой группы, которая пыталась прорваться на юг. Поступило донесение от Четвертого, что захвачено много пленных.

— Надо же было напороться на дурацкий осколок, а?

Генерала устроили так, что он полулежа мог наблюдать, что делается вокруг.

Мимо, по большаку, резервы догоняли фронт. Бойцы шли в валенках, теплых шапках и рукавицах. Все это были степенные волжане, уральцы, сибиряки. Они шли, как на серьезную и важную работу: лица их были спокойны и суровы.