Водоворот чужих желаний

— Не забывай, что я бывший опер! — крикнул ей вслед Бабкин. — Попробуешь врать, я тебя тут же расколю.

Десять минут спустя Сергей внимательно слушал жену, уплетавшую блинчики и пересказывавшую скупое Катино повествование.

— Она меня растрогала, — призналась Маша. — Совсем молодая девочка, не больше двадцати лет. Напомнила мне Юльку Разумовскую, которая жила со мной в одном доме в соседнем подъезде. Я тебе о ней не рассказывала?

— Нет. Расскажи.

— Внешне они совершенно не похожи. Эта — темноволосая, кареглазая, улыбчивая. А Юлька была белокожая, с золотистыми волосами и голубыми глазами — ангельского такого вида девочка. Тогда мне было лет четырнадцать, а ей на год больше. Папаша у нее был законченный алкоголик, от него жена сбежала к другому мужику. А дочь оставила.

— Алкоголику?

— Угу. Дай варенье, пожалуйста. Когда она сбегала, дядя Женя был, наверное, тихим алкоголиком. А со временем стал буйным и злобным. По вечерам возвращался с работы, обычно уже навеселе, и дома доходил до нужной кондиции.

— А дочь?

— А дочь за ним ухаживала, убирала, еду готовила. Представляешь, я в четырнадцать лет только бутерброд с сыром могла сделать, а на ней все хозяйство было. А он на нее кричал — соседи слышали — и ругался матом. Табуретки бросал в стену. Пару раз даже милицию вызывали, но почему-то ничем это дело не закончилось. Еще и Юлька его выгораживала, как могла.

— Почему?

— Она нам говорила, что папа болеет. Мол, когда человек болеет, с него спрос другой. И пока он в таком состоянии, она его оставить не может. Хотя ей было куда уехать от папаши — на другом конце города жили ее бабушка с дедушкой по материнской линии. Юлька рассказывала, что бабушка не раз предлагала ей переехать, но она каждый раз отказывалась. Не могла отца оставить — была уверена, что тот без нее окончательно сопьется. Она вообще очень по-взрослому рассуждала. К чему я тебе про Юльку начала рассказывать? Ах, да. Эта девушка, Катя, чем-то на нее похожа — то ли выражением лица, то ли своей открытостью и при том постоянной боязнью всех вокруг обременить собственной персоной… И еще — скрытностью. Юлька всегда от всех пыталась таиться, ничего не рассказывала, хотя и так все соседи в доме знали, когда дядя Женя на нее орал и ругался. А она делала вид, будто все в порядке.

В кухню забежал Бублик, сунулся носом в свою плошку и убежал обратно. Из комнаты донесся Костин смех.

— И чем все закончилось? — спросил Сергей.

Маша помолчала, негромко постукивая чайной ложечкой по краю баночки с вареньем.

— В конце концов он ее избил, — наконец негромко сказала она, не глядя на мужа. — Сильно. Из больницы ее забрала бабушка, и больше я о Юльке ничего не знаю. И что сталось с ее папашей — тоже, потому что мы скоро переехали из того района. Поэтому я не могла не помочь этой девочке… Кате… понимаешь?

— Понимаю, — кивнул Бабкин: он и в самом деле понимал. — Ладно. Только скажи мне, куда мы денем терьериху?

— Тетушка хотела второго в пару своему Бублику? Хотела. Вот и прекрасный случай, если Катя не придумает, куда ей пристроить собачку. Но я отчего-то думаю, что у нее хватает проблем и без того, чтобы искать хороших хозяев чужой псине.

Ночью Сергей встал, попил воды, вернулся в комнату. Маша спала, уткнувшись лицом в его подушку. На кресле возле кровати лежали два терьера, свернувшись в клубки. Один из них сопел, но Бабкин не разобрал, какой именно. Он присел на кровать и провел рукой по рыжим пушистым волосам Маши.

— Я тебя люблю, — стесняясь самого себя и своих слов, сказал он спящей жене. — Можешь еще хоть десяток таких же принести. Я все равно тебя люблю.

Кто-то из собак прерывисто вздохнул, и Сергей рассмеялся в темноте.

Глава 8

Лето 1984 года. Село Кудряшово

Пашка толкнул скрипящую калитку, вошел во двор, по которому бродили сонные грязно-белые куры.

— Марья Авдотьевна! Вы где?

Старуха вышла из-за дома, прищуриваясь.

— Да это никак Паша пожаловал? Точно, он! Ай, голубчик, дай расцелую тебя!

Буравин покорно дождался, пока бабка обмусолит его со всех сторон.

— Марья Авдотьевна, я ненадолго. Вот, мамка просила передать. — Он протянул лекарство, привезенное теткой из города.

— Спасибо, Пашенька, спасибо! Ты понимаешь, спина болит — сил никаких нет! И настои делала, и припарки — ничего не помогает! Проходи, проходи, обедать будем.

Продолжая причитать о своих болячках, Марья Авдотьевна затащила парня в дом. Пашка поначалу отпирался для виду, потом согласился — есть и в самом деле хотелось. И не зря же он в Кудряшово тащился за пять километров!

— Красавец ты, Пашенька, красавец! — приговаривала старуха, накрывая на стол и поглядывая на высокого голубоглазого парня. — А загорел-то дочерна!

Пока он уплетал окрошку, Марья Авдотьевна с гордостью рассказала, что кудряшовскую церковь, в которой последние годы был склад, собрались реставрировать.