Водовозовъ сынъ

Дядя Вася выполз из-загардеробной стойки и, стучакопытом, распахнул широкие двери, и кинозал -- в подушках, сшитых вместе и разрозненных, в коврах, в диванчиках, в софах, тахтах, широких креслах, уставленный подносами с питьем и закусью, мягко освещенный -- кинозал принял нас в свое чрево. Недолго думая, я прилег наподушки и стал посасывать ломтик салями с ближайшего подноса, асвет принялся лениво гаснуть, и экран замерцал титрами той самой картины, которую я не раз и не двавидел в Ново-Троицком, в детстве, с отцом еще и с мамою, и в юности, в Горьком -- и дамы зашевелились, зашуршали одеждами, и чьи-то жирные пальцы потянулись ко мне, лаская, расстегивая пуговицы, молнии -- я держался изо всех сил, понимая, что вынужден быть послушным -- держался, стараясь сосредоточить внимание наэкране: там все шло, как и должно идти, и наменя даже накатилаэдакая ностальгическая волна, но тут неожиданная панорамас серьезных лиц клянущихся молодогвардейцев открылаголые их -- ниже пояса -- тела, блудящие, похотливые руки -- все это под торжественные звуки торжественных слов -- апотом губы, произносящие слова, сноваоказались в кадре, но уже опустившись в него сами, и тянулись к волосящимся пахам, и пропускали между собою язычки, и те, жадные, начинали облизывать, обрабатывать набрякшие гениталии того и другого пола, и клятва, и прежде мало-помалу терявшая стройность, пошлавразброд, вовсе сошлананет, сменилась тяжелым, прерывистым, эротическим дыханиемю Я много пересмотрел в свое время французских порноленточек и слишком хорошо знал, что действуют они только первые минут десять, апотом однообразие происходящего начинает навевать необоримую скуку, но тут и первые десять минут наменя не подействовали, разве обратным порядком -- и я с тоскою подумал, что не сумею, пожалуй, расплатиться заправо выехать, окажусь некредитоспособен, аглаза, привыкшие к полутьме, разглядывали в мелькающих отсветах экранастаринный, закованой решеткою, погасший камин в углу; намраморной его полке бюстики основоположников, по семь каждого, один меньше другого, словно слоники; ужасного видащипцы и, наконец, метлы, целую рощу метел, прислоненных к каминному зеву: ручки никелированные, с разными лампочками и кнопками; попутно глазазамечали и дам, которые, потягивая датское пиво и фанту, посасывая сервелат, разоблачались в разных углах, переползали, перекатывались по полу, образовывая текучие, меняющиеся группки, перешептывались о какой-то ерунде, чуши: Мария, где трусики-то брала? А, Мария? В пятьдесят четвертом. В каком -- в каком? В пятьдесят четвертомю 4. КРИВШИН В пятьдесят четвертом ссылкаотменилась, и Дмитрий Трофимович, как ни уговаривали его остаться в МТС (что, может, и было бы в каком-то смысле правильно для него и хорошо) забрал с собою сына, не забрал -- до времени, покаустроится -- жену и переехал в Горький, где, наконец, с опозданием надобрые пятнадцать лет, и поступил наГАЗ, в техбюро, надевятьсот пятьдесят рублей оклада. Жилья раньше чем через три-четыре годане обещали -- пришлось покудаснимать комнату в деревянном окраинном переулке, в полдоме, что принадлежал речнику-капитану, умирающему от ракалегких, и жене его, Зое Степановне, пятидесятилетней, курящей папиросы Беломорканал и выпивающей, некогда, надо полагать, весьмахорошенькой. Другие полдомазанимали евреи, мать с сыном, Фанечкаи Аб'гамчик, как с утрированным акцентом и, возможно, несогласно с паспортными данными звалаих Зоя Степановна. О Фанечке и Аб'гамчике, то есть, об их национальных особенностях, нарусской половине время от времени происходили не вполне понятные Волку разговоры, в результате которых соседи окутались некой таинственной дымкою, и, когдаВолк видел их в саду, отделенном от садаЗои Степановны негустым, невысоким, однако, глухим, без прохода, без калиточки забором, любопытство хорошенько разглядеть боролось с почти награни суеверного ужасастеснением. Сад у Зои Степановны был большой, росли там яблони, паравишен, кусты юрги, малины, крыжовника, черной смородины, и много цвело цветов, но двух только, крайне парадных, громоздких разновидностей: гладиолусы и георгины. Ближе к осени, когдаполуживой, высохший капитан впитывал нежаркое солнце и строил планы набудущее лето, когдапоправится, Зоя Степановнасобиралаягоды и яблоки -- Волк помогал ей с большой неохотою, по приказу отца -- аиз цветов составлялагигантские, уродливые, похожие набашни нижегородского кремля букеты и носилапродавать наугол Кузнечной улицы. Еще в саду было несколько огородных грядок, глубокий погреб со льдом, помойная яма, компостная кучаи водопровод.