Воды любви (сборник)

Крепко пожала руку другу сына и умерла. Парни отправили ее на родину в закрытом гробу и подались в Молдавию. Здесь, в селе Сороки, Джику женился на пригожей молдаванке Иляне. А Ивану сосватали пригожую молдаванку Наталицу. Еще Иван попробовал вино, вертуты и плацинды, – все это были плохие пирожки на прогорклом масле, но как звучит! – и решил остаться в Молдавии навсегда.

Тем более, что и Наталица настаивала.

– Вы, русские, народ все грубый и дикий, – говорила она, озорно кося блестящим глазом, и споря белеющими зубами с полной Луной.

– А у нас в Молдавии тепло и персики, – говорила она.

– Жопа твоя как персик! – ляпал, покраснев, Иван.

– Озорник, – смущалась Наталица.

Но кое-что позволяла. Она называла это «подавить персики». Свадьбу сыграли в доме культуры, трехэтажном, из мрамора. Чтобы его построить в Сороках, в России пришлось объявить бесперспективными 3 деревни, срыть их и залить водой, а русское быдло, которое не умеет работать, переселить в город.

Сэкономленные деньги и перевели в Молдавию.

– Мы, молдаване, поем и танцем, – пели и танцевали молдаване вокруг Ивана.

– Ай, смуглянка, молдаванка, – пел он, поглядывая на Наталицу.

– В Афганистане, в черном тумане, – пели они хором с Джику, обнявшись.

Ту-то и грянула война в Приднестровье.

Но афганское братство, оно крепче «Момента» и обострения межнациональной обстановки в одной, отдельно взятой республике СССР.

И история наших друзей доказала это в очередной раз.

Джику спрятал Ивана от погромов. А потом, разбудив поутру Ивана, дал тому котомку с хлебом и солью, и, спрятав друга под возом пахучего сена, поехал к железнодорожной станции. На дорогах было неспокойно.

– Жена побудет тут, а как успокоится все, возвращайся, – говорил Джику.

– Спасибо тебе, братан, – говорил Иван.

– Наше боевое братство, оно же важнее всего, – говорил Джику.

– Да и против русских мы, простой народ, ничего не имеем, – сказал Джику.

Проводил друга в автобусе беженцев, смахнул слезу, и вырыл автомат.

Надо было торопиться, ехать в Бендеры, иначе, говорят, опоздаешь.

И грабить в магазинах будет уже нечего.

* * *

В Бендерах Джику возглавил молдавский СШОБМ.

Специальный штурмовой отряд по борьбе с мебелью.

Это была грозная штурмовая сила. При его появлении шкафы в квартирах начинали скрипеть, а табуретки перебирали ножками, словно пытались забраться куда-то подальше, к потолку. Но СШОБМ находил все. СШОБМ работал как часы. На грузовике, подогнанном односельчанами в это сраный приднестровский город, было уже 4 гарнитура, 8 стенок и 16 диванов. Это было достаточно, считали односельчане. Пора уходить, говорили они. Но Джику знал, что без комода уходить попросту неприлично. Так что он, сузив глаза, не спал ночами, тревожно оглядывая город, захваченный бандами сепаратистов. И уходил но ночам в разведрейды……

в одном из таких рейдов он и увидал Ивана!

Но сначала, конечно, друзья не узнали друг друга. Джику, придя ночью в не разграбленный еще магазин, стал рыться в мебели, и столкнулся с мужчиной в камуфляже. Они оба подняли автоматы, обнажив зубы в зверином оскале хищника.

Русский журналист «Красной звезды» Савенко, ночевавший в магазине, записал, лежа под диваном:

– И все же только в Вихре Войны обнажается настоящая природа Мужчины, природа Воина и Насильника!

Тут что-то потянуло его за штанину и он обмочился. Это оказалась бродячая собака, принявшая журналиста Савенко за труп. Журналистка кишиневской газеты, по фамилии Зомура, прятавшаяся под другим диваном, тоже не спала. Она лежала между тремя окровавленными трупами с паяльниками в задницах и вырезанной у каждого на груди фразой «Чемодан-вокзал-Россия», «Русских за Днестр, евреев в Днестр».

При свете, который отражали от полной Луны глаза бродячей собаки, журналистка писала: «Мы, молдаване, пришли в Бендеры с калачами и охапками роз. Конечно, никаких трупов тут нет, это все болезненные фантазии русских извращенцев».

Взгляды Савенко и Зомуры скрестились… М-м-м-м, русский извращенец, подумала Зомура. М-м-м-м, я же Воин и Насильник, некстати подумалось Савенко… Журналистка облизала синим, – из-за домашнего вина, – язычком полные губы. Журналист щелкнул зубами и зарычал слегка…

Бродячая собака-трупоедка предпочла ретироваться.

Атмосфера сгустилась.

Но Джику и Ивану было не до копошения под диванами. Они, не узнавая друг друга, целились друг в друга, и не думали друг о друге ничего хорошего. Ну, как будто они не были два друга.

Внезапно, в блеске Луны, Джику увидел татуировку на лбу врага.

«БАГРАМ 1986—1987 БРАТИШКИ КТО БЫЛ, ТОТ НЕ ЗАБУДЕТ, КТО ЗАБЫЛ, ТОТ НЕ БЫЛ В НАТУРЕ Н-НА!»

– Иван! – воскликнул Джику.

– Джику! – воскликнул Иван, увидев такую же татуировку на лбу друга.

– Братан!

– Братуха!

– Брателло!

– Откуда ты здесь?!

– Фашистский режим Кишинева заставил меня, – волнуясь, скороговоркой сказал Джику.

– Бросил в пекло мебельных магазинов…

– Фашистский режим Смирнова снял меня с поезда и бросил в огонь, – ответил скороговоркой Иван.

– Братан!

– Братуха!

Друзья отбросили автоматы и обнялись.

В этот момент и прогремел выстрел…

* * *

…журналист Лоринков утер пот со лба.