Военкоры победы. Последние бои

– Их бин ейн поэт, – сказал он конногвардейцам. Поэт протянул командиру эскадрона толстую свежеотпечатанную рукопись. Она называлась… «Песня о демократии».

Впрочем, соседи поэта показали полковому переводчику другие произведения витии. В пухлом томике стихов поэта из Рюгенвальда были такие многообещающие названия лирических упражнений: «Ода огню», «Меч тевтона». Первая строфа «Оды огню»: «Как прекрасны уходящие в небо дымы сожженных русских деревень…». Автор стихов оказался старым гитлеровцем.

И вот та же рука гитлеровского поэта быстро выстукала на машинке «Песню о демократии»… По-видимому, этот шедевр был начат при первом звуке русских орудий на подступах к Рюгенвальду.

Окровавленный фашистский нож, быстро сложившись, обернулся в перочинный.

Вот они, некоторые из встреченных нами в Германии нацистов. Все они уверяют, что капитулировали, что повязка, застилавшая их глаза, наконец, спала, что Гитлер их обманул.

Почти в каждой немецкой квартире можно встретить клетку с птицей. Особенно часто встречаются попугаи. Одного попугая хозяин быстро выучил выкрикивать «Гитлер капут». Это не комедийная выдумка, а сущая правда.

Конечно, немало немцев сегодня, наконец, увидели бездну, в которую увлек их фюрер. Но заявления многих ордовских и нидермайеров в «раскаянии» – это лопотание попугая, быстро заучившего необходимые слова. И нужен зоркий и настороженный глаз, чтобы разглядеть за шелухой затверженных формул тщательно упрятанное отравленное лезвие.

Всеволод Иванов Дорога наступления

Всеволод Иванов

В трех-четырех километрах от линии огня попался нам участок дороги, сильно поврежденный взрывами снарядов. Мы объехали его, проковыляв по выбоинам, и, наверное, моментально бы забыли о них, кабы не одно обстоятельство. Как-раз напротив выбоин, венчая собою окраину городка, находится большой кирпичный сарай с раскидистой черепичной крышей. Наполовину застекленные двери сарая сняты воздушной волной, и во всю глубину его вы видите огромную погребальную колымагу, крытую могильно-черным лаком, балдахин колымаги украшен серебряным, развесисто печальным позументом, а сиденье кучера – широкое, как диван.

Высокий сосновый лес возле городка изломан, иссечен, не осталось ни одной целой ветви. Немцы собирались сильно укрепить лес и дороги по нему, но наш огонь подошел к ним так стремительно и могуче, что в канавах возле дороги осталось все приготовленное для обороны, валяются мины, и, словно след бегущего, впились в обочину дороги на равномерном расстоянии огромные круги колючей проволоки. Дома от залпов артиллерии расползлись в стороны, стали какие-то косматые, и только сарай с огромной черной колымагой остался цел – как бы в поучение потомкам. Заматерелая в самолюбии и надменности Германия любила пышные похороны. Она их получила. Широкозадый, тупой фашистский возница везет ее сейчас к гибели.

Я только-что видел Штеттин.

Видел я этот город с наблюдательного пункта одной из батарей, неподалеку от берега Одера. Глядел я в стереотрубу.

Стереотруба медленно вела меня вдоль набережных, погруженных в мертвое гробовое молчание, проходила мимо пристаней, среди кранов, холмов каменного угля, поднималась выше, выходила на безмолвные улицы, остановилась возле колонн какого-то высокого, богато украшенного здания, повидимому, театра, уперлась в собор святого Иакова, прошла мимо ратуши и увидела дымящийся завод, едва ли не единственный, работающий из всех многих заводов Штеттина. В немой, угрюмой, затаенной злобе лежал перед нами Штеттин. Он дремал в предсмертном сне; изредка где-то за городом поднимался белый ствол дыма – это немцы били по нашему, восточному берегу Одера.

В стороне от дороги на Альтдамм и Штеттин есть узкое и продолговатое озеро. Небо в нависших тучах, ветер строгий, тугой, и оттого колючая проволока вокруг завода и вокруг рабочих бараков, ее клинообразные колючки кажутся особенно густо разросшимися. Низкие ворота. Часовой, проверив наши документы, пропускает. Мы на территории секретного немецкого завода, вырабатывавшего морские торпеды, построенного недавно, едва ли не в 1943 году.

Длинные, приземистые корпуса разделены бетонными дорожками шириной в добрый переулок. Все свободное пространство засажено молодыми соснами с целью маскировки. С той же целью заводские корпуса окрашены в густо-зеленый цвет. Электростанция за двойной стеной из кирпича. В машинном отделении электростанции есть люки, туда вложены плиты взрывчатки и подведены провода.