Военная фортуна

— Слышал, мы приближаемся к границам течения, и вскоре увидим слева по борту зеленую воду и Кейп-Фир.

— Ха! — кивнул Стивен. — Зеленая вода указывает на близость берега. Вот бы еще водореза увидеть.

— Водореза?

— Это одна из обитающих у вас морских птиц. У нее клюв особой формы — нижняя его часть длиннее верхней, и он рассекает ею поверхность моря. Всегда мечтал поглядеть на водореза.

— Вы, надо полагать, сведущий орнитолог, доктор Мэтьюрин. Помнится, в вашем дневнике я видел удивительные рисунки редких южных птиц.

На страницах, которые показывал ему Стивен, птиц не было. Очевидно, его записки тщательно штудировали. Мистер Эванс, похоже, не заметил своей промашки и предложил окончить партию в шахматы, отложенную на стадии миттельшпиля, чрезвычайно запутанного, когда практически все фигуры оставались на доске и ни одну нельзя было передвинуть без крайнего риска.

— С удовольствием, — отозвался Стивен. — Но вы не против переместиться на палубу? Тогда, пока вы будете изо всех сил стараться отсрочить неизбежное поражение, я смогу наблюдать за морем. Обидно будет прозевать водореза.

Мистер Эванс заколебался, но ответил, что переговорит с вахтенным офицером.

— Все в порядке, — сообщил он, вернувшись. — Мистер Хит очень любезно откликнулся на вашу просьбу. «Если ему так хочется посмотреть на водореза, пусть играет на палубе», — сказал он. А еще отдал приказ предупредить вас, если кто-то заметит птицу. По его мнению, поскольку мы приближаемся к мысу и выходим из голубой воды, шанс достаточно велик.

Через несколько минут американец вернулся с доской.

— Люблю эту игру, — заявил он. — Помимо прочих достоинств, она тешит мои чувства гражданина республики, поскольку всегда заканчивается низложением короля.

— В годы бурной юности я тоже был республиканцем, — ответил Стивен, изучая расстановку фигур, а моряки тем временем растягивали над игроками навес, чтобы защитить от солнца. — И если бы вовремя родился, присоединился бы к вам под Банкер-Хиллом, Вэлли-Фордж или в других интересных эпизодах вашей войны за Независимость. Зато я успел порадоваться взятию Бастилии. Однако с возрастом я пришел к мнению, что монархия, в конце концов, лучше.

— Обведите взором земной шар и правящих на нем монархов — речь не идет о вашем, разумеется, — и станете ли вы утверждать, что наследственные короли представляют собой достойные фигуры?

— Не стану. Но это и не важно: личность, за исключением особо положительной или особо отрицательной, не имеет значения. Живой, движущийся, производящий потомство и иногда говорящий символ — вот что имеет значение.

— Но согласитесь — давать власть человеку по праву рождения, а не в силу имеющихся у него необходимых качеств, это ведь нелогично.

— Совершенно верно, но в этом и есть преимущество монархии. Люди — существа в высшей степени нелогичные, поэтому и править ими следует нелогично. Как сказал бы этот надменный хлыщ Бентам, существует бесчисленное количество мотивов, не имеющих ничего общего с разумом. С точки зрения человека строго разумного: каков толк продавать все имущество и отправляться в крестовый поход? Строить соборы? Или, тем более, сочинять стихи? Найдется огромное количество неназванных достоинств, фокусирующихся именно на короне. И очень хорошо, уверяю вас, что срок существования династий превышает пределы памяти одного поколения, чего напрочь лишены ваши новоиспеченные установления. Им не выдержать сравнения со священной фигурой короля, особа которого неприкосновенна, авторитет которого не обсуждается, и который не служит игрушкой переменчивого голосования.

Пробили шесть склянок, работы по сооружению навеса были закончены.

— Дорогой доктор Мэтьюрин, — заявил Эванс, — не будет ли дерзостью с моей стороны указать, что священная особа вашего короля занимает не ту клетку?

— Так и есть, — согласился Стивен.