Военная разведка в Российской империи — от Александра I до Александра II

В таблице полковника Артамонова (к 15 июня 1877 г.) показано турецких войск 306 260 человек в Европейской Турции с Критом, а исключая 9500 человек, находившихся на этом острове, около 300 000 человек. Данные эти были довольно близки к действительности (Русско-турецкая война 1877–1878 гг. в Европейской Турции. Указ. соч. С. 61). Столь существенная разница по сравнению с данными на 15 марта 1877 г. объяснялась просто: в канун войны происходило увеличение численности турецких войск за счет всех возможных ресурсов.

К 1 января 1878 г. численный состав русской армии пришлось увеличить до 410 882 человек, и это несмотря на понесенные потери в течение боевых действий.

21 июля 1877 г. императору Александру II была представлена «Записка Военного министра об изменении плана кампании». Записка была составлена уже после двух неудавшихся кровопролитных штурмов Плевны. В ней Военный министр, в частности, остановился на том, что, начав войну, «мы имели не совсем верное представление о нашем противнике». К числу заблуждений в этой части военный министр отнес следующие:

— Турция, казавшаяся столь близкой к распаду, сохранила еще много жизнеспособности, обладает большими военными средствами при могущественной иностранной поддержке;

— турецкие войска, хотя и остаются многие годы без жалованья, имеют свои неоспоримые достоинства — отлично вооружены, достаточно снабжены и дерутся упорно, «особенно же умеют скоро и искусно окапываться» (Русско-турецкая война 1877–1878 гг. в Европейской Турции. Составил генерал-майор П. Гейсман. Выпуск 2. СПб., 1906. С. 295–296).

Военный министр предлагал и в чем-то разумную вещь. Он указывал, что армия в 300–350 тыс. человек не может «базироваться на одну точку». «Пока не взят Рущук», отмечал Милютин, желательно было бы иметь на правом берегу Дуная хотя бы три обеспеченные пункта переправ: а именно, кроме Систова, еще в Никополе и ближе к Рущуку, осада которого была необходима.

Далее в Записке предлагалось ограничиваться занятием проходов через Балканы и озаботиться сохранением занятых позиций, попеременно усиливая те или иные свои силы. О развитии наступления на Константинополь даже не упоминалось. Предложения военного министра были одобрены императором и главнокомандующим Действующей армией (Русско-турецкая война 1877–1878 гг. в Европейской Турции. Указ. соч. С. 294–300).

С началом войны генерал Н.П. Игнатьев был прикреплен к Главной квартире в Болгарии с минимальным кругом обязанностей. Один эпизод, описанный в воспоминаниях генерала П.Д. Паренсова, особенно ярко раскрывает сущность Н.ГІ. Игнатьева. Во время войны в одной компании зашел разговор об окружении главнокомандующего. Игнатьев предложил устранить неспособных и привлечь одного надежного полковника. Ужас охватил слушателей от подобной ереси: «Да что Вы, как это возможно! Ведь он еще молод; всего лишь полковник!» Николай Павлович неудержимо рассмеялся: «Ну, последнее может быть легко исправлено: произведите его в генералы и он уже не будет больше молод» (Паренсов П.Д. Памяти графа Н.П. Игнатьева. СПб., 1909. С. 27–28). Собеседники разошлись, очевидно, оставшись недовольными таким нетрадиционным развязыванием гордиева узла.

Занимаясь организацией разведки, П.Д. Паренсов, Н.Д. Артамонов и Г.И. Бобриков уделяли большое внимание подбору будущих проводников и переводчиков для частей Действующей армии. Руководители разведки понимали, что для успешного продвижения войск по территории Болгарии большую помощь могут оказать болгары, хорошо знавшие эти края. Существенное значение имело также знание языка и обычаев местного населения. О существе вопроса полковники Бобриков и Паренсов доложили рапортами, которые не остались без внимания. 27 апреля по указанию главнокомандующего Действующей армией начальник Полевого штаба издал приказ о «необходимости иметь при войсках людей, знающих местные языки, во время нахождения армии в Румынии и Болгарии, а также для обеспечения собирания сведений о неприятеле» (Улунян АА. Указ. соч. С. 38–39). Тот, кто желал получить место проводника или переводчика, должен был иметь рекомендацию от Паренсова, Бобрикова или Артамонова.

Кишиневский уездный исправник И.С. Иванов рекомендовал Н.Д. Артамонову Ивана Дьяковича, которого знал с 1852 г. Дьякович участвовал добровольцем в Крымской и сербско-турецкой войнах, имел чин поручика сербской армии, владел русским, турецким и английским языками. Безусловно, возможности использования Дьяковича были много шире, чем выполнение обычных обязанностей переводчика или проводника.