На баранов лазутчика скоро нашелся покупатель, тем более что он не затребовал больших денег. Из разговоров с болгарами Фаврикодоров узнал, что видинским отрядом командуют Осман-паша, Джирити-паша и Ялдызли-паша. Первый был чрезвычайно уважаем войсками. Крепость оказалась снабженной большим количеством боеприпасов, подвоз которых не прекращался. При армии находилось много англичан в качестве инженеров и медиков. Прогулка по городу и укреплениям, расположенным позади него на высотах, также оказалась не бесполезной. В некоторых местах турецкие часовые гнали русского разведчика, в других же, принимая его за чудака (действительно, с карлигой за плечами и в рваной одежде он был жалок и смешон), пропускали его, осыпая насмешками.
Таким образом, удалось высмотреть, что на крепостных валах находится 84 орудия новой системы и затем на четырех отдельных батареях — по восьми орудий на каждой.
Собрав необходимые сведения, Фаврикодоров решил отправиться дальше. Путешествовать пастухом больше не хотелось: роль была слишком невзрачна, трудно было рассчитывать на возможность получать сведения так же легко, как в Видине, благодаря наивности часовых. Наконец, само путешествие с баранами, было слишком утомительно и медленно.
Исходя из этих соображений, наш лазутчик купил себе лошадь, полный турецкий костюм зажиточного жителя и вооружение, состоявшее из ятагана и двух пистолетов. Все эти предметы Фаврикодоров приобретал по частям в разных местах города, чтобы не привлечь к себе внимания.
В Никополь Фаврикодоров прибыл уже турком. К этому времени гарнизон города состоял всего лишь из одного табора низами под начальством Адыр-бея, но каждую минуту ожидали прибытия подкреплений из Систова. На Дунае, напротив города, стояли на якорях два монитора, вооруженные каждый четырьмя пушками большого калибра.
В турецком костюме Фаврикодоров чувствовал себя гораздо спокойнее. Встречавшиеся болгары с подобострастием давали дорогу, а солдаты и даже офицеры охотно вступали в разговор, во время которого ему легко удавалось выпытывать разные сведения, выдавая себя за патриота и ярого приверженца войны.
Следующий пункт, который подлежал осмотру, был город Систово, расположенный как раз напротив румынского местечка Зимницы. Фаврикодоров отметил наличие в городе пяти таборов низами под начальством Халиль-паши. Единственная батарея находилась на скале, на левом фланге, и была почти полуразрушена. Берега Дуная благоприятствовали высадке русских войск более, чем в других осмотренных Фаврикодоровым местах. Поэтому в первом же донесении генералу Скобелеву, посланным из Рущука, он указал на Систово как на удобнейший пункт для переправы русских войск.
Рущук находился на правом берегу Дуная, ниже впадения в него реки Лом. Во времена всех предыдущих кампаний эта крепость играла немаловажную роль. От Рущука шла железная дорога на Варну, и, кроме того, Рущук имел нспосред-ственное соединение с Шумлой, оберегавшей балканские проходы. С падением Рущука терялось разом все значение дунайской оборонительной линии. Все это турки сознавали очень хорошо и поэтому позаботились принять все меры, чтобы сделать Рущук неприступным и непреодолимым.
Господствуя над течением Дуная, крепость эта обстреливала водный путь по реке, а также замыкала пути в Шумлу, Варну и Тырново. Как главный город дунайского вилайета, Рущук находился в гораздо лучших условиях, чем дунайские города Болгарии. В нем были расположены консульства почти всех иностранных государств.
Около Рущука было собрано до 150 тысяч. Со дня на день ожидали прибытия главнокомандующего Абдул-Керим-паши.
Настоятельная необходимость отправить полученные сведения возможно скорее не давала Фаврикодорову покоя. Однажды у входа в бакалейный магазин он обратил внимание на нескольких человек, в которых без труда признал греческих моряков. Как выяснилось впоследствии, это были владельцы или капитаны судов, задержанных у Рущука на случай войны. Один из этих молодцов своим бравым видом невольно обратил на себя внимание русского лазутчика. Он производил впечатление человека, способного переправиться вплавь через Дунай. В разговоре моряк жаловался на убытки, принесенные ему войной и бездействием. В конце концов Фаврикодорову удалось «оторвать» своего нового знакомого от компании моряков и остаться с ним наедине. В этот момент он обратился к моряку на его родном языке и заявил, что является лазутчиком русской армии. Отнесись грек к услышанному враждебно, его бы не спасли ни ловкость, ни большая сила — рука Фаврикодорова судорожно сжимала рукоятку ятагана. Но лицо моряка не выразило ничего, кроме крайнего изумления: за минуту до этого он говорил с настоящим турком, и вдруг чистейший греческий язык и вдобавок от русского лазутчика.
Предположения Фаврикодорова оправдались — для Димитраки, так звали моряка, переплыть не только Дунай, но и реку вдвое шире не составляло никакого труда. В водной стихии он чувствовал себя так же, как и на суше.