Военная тайна

— А Пирсон говорил вам что-нибудь о Леонтьеве? — быстро спросил Ларцев.

— Нет, никогда. Но мне упорно говорит о нём следователь Ромин.

Сидевший на диване Ромин вскочил и сердито произнёс:

— Чепуха! Этого не было!..

— Как же “не было”? — повернулась к нему Вельмут. — Ведь вы упорно допрашиваете меня об этом Леонтьеве, хотя я понятия о нём не имею… Впрочем, господа, если вам так нужен “навар”, то я к вашим услугам… Уж раз я в ваших руках, почему мне не оказать вам такой маленькой любезности? Зачем мне жалеть какого-то советского полковника, если вы его не жалеете?

Ларцев, с трудом сдерживая волнение, переглянулся с Малининым, а потом очень медленно и раздельно произнёс:

— Нам нужна только правда, Анна Вельмут. Запомните это раз и навсегда!.. И если… если вы оговорите кого бы то ни было, то пеняйте сами на себя!.. Товарищ Малинин, вызовите сотрудника и отправьте Вельмут в камеру.

— Я отведу её сам, — быстро произнёс Ромин.

— Ну зачем же вам беспокоиться, подполковник? Отведут и без вас, — ответил Ларцев.

Малинин нажал кнопку звонка, и в кабинет вошёл его адъютант.

— Отправьте арестованную в камеру, — приказал Малинин.

— Слушаю, — ответил адъютант. — Идёмте, арестованная Вельмут.

Как только Вельмут вывели из кабинета, Ларцев подошёл в упор к Ромину и, уже не сдерживая себя, закричал:

— Ну, как это по вашему называется, “рыцарь навара”? Да как вы посмели!..

— Прежде всего, без крика, — нагло ответил Ромин. — Я не ваш подследственный, и нечего на меня орать. Тем более, что в своих лекциях вы проповедовали теорийку, что даже на подследственных нельзя кричать.

— Это не “теорийка”, Ромин, это требование закона, — побледнев от ярости, произнёс Ларцев.

— Ну, если вы такой законник, тем более нечего кричать. Теперь по существу: я веду следствие о полковнике Леонтьеве, подозреваемом в измене, и потому обязан, повторяю о-бя-зан допрашивать о нём обвиняемую Вельмут, признавшую, что она агент той же разведки, которая завербовала Леонтьева. Товарищ Малинин, скажите, как мой начальник, обязан я спросить Вельмут или не обязан?

— Спросить, конечно, нужно, но вопрос-то не об этом, понимаешь, — сказал Малинин. — Одно дело — спросить, другое дело — “навар”… это уже на липу смахивает… это же понимать надо!..

— Именно — понимать! — воскликнул Ромин. — Понимать в том смысле, что Анна Вельмут уже готова дать показания на Леонтьева. И вы, товарищ Ларцев, должны согласиться, что такие показания явятся ещё одной веской уликой против него.

— Да, явятся, — произнёс Ларцев. — Но ведь это неправда!

— Почему неправда? А я считаю, что правда. Показание есть показание. Да вы не сомневайтесь: Анна Вельмут, если подпишет, то уже не откажется… не подведёт!..

— Кого не подведёт — вас?

— Следствие.

— А если Леонтьев не виновен?

— Этого никто не докажет.

— Да что вы всё: докажет — не докажет! — снова закричал Ларцев. — Доказательства нужны для истины, а не истина для доказательств!

— Истина — то, что доказано, — веско бросил Ромин. — Зря вы сомневаетесь, товарищ полковник, зря! Дайте мне этого Леонтьева, и через две недели он расколется, как грецкий орех…

Ромин достал из кармана портсигар, вынул из него сигарету, щёлкнул крышкой и ехидно, с усмешечкой, добавил:

— Я, конечно, вхожу в ваше положение, но, как говорится, ничем помочь не могу.

— О чём идёт речь? — удивился Ларцев.

— Могу объяснить. Только не обижайтесь.

— Ну, ну, давайте начистоту.

— Вы отвечаете за конструктора Николая Леонтьева, за охрану его секретной работы. Вы, а не мы, — начал Ромин.

— Верно, отвечаю.

— И то, что американская разведка завербовала брата этого Леонтьева, раскрыть были обязаны вы, а не мы. А раскрыли это как раз мы, а не вы.

— Так, так. Договаривайте…

— Вот и получается, что вы лезете из кожи вон, защищая Леонтьева, чтобы тем самым защитить самого себя, товарищ полковник, себя!

— А кого защищаете вы, Ромин? — очень тихо спросил Ларцев.

— Интересы государства, которые превыше всего, — с пафосом ответил Ромин. — В этом разница, извините за прямоту!..

Сидевший до этого молча полковник Малинин, внезапно вскочил и стукнул кулаком по столу.

— Подполковник Ромин, вы забываетесь! — закричал он. — Как вам не стыдно! Полковник Ларцев — заслуженный чекист, старый работник… Как вы посмели!.. Мне стыдно за вас!..

— А за меня стыдиться нечего, товарищ Малинин, — ответил Ромин. — Меня приказом наркома в гнилые либералы не зачисляли и не зачислят.

— Подождите, товарищ Малинин. Он прав, — заметил Ларцев, — в гнилые либералы его действительно не зачислят, ручаюсь. Но главное не в этом. Утверждая, что вы раскрыли это дело, вы забываете, Ромин: “раскрыл” его майор американской разведки, а не вы! А вы не можете понять, что это и есть самое странное в этом странном деле. Не хотите или просто не можете понять…

— Оставьте своё мнение при себе, — произнёс Ромин и, подойдя к Малинину, подчёркнуто официальным тоном сказал: — Разрешите обратиться, товарищ полковник?

— Что вам?