Во всех концах исламского мира по поручению Гассана ибн Саббаха, рискуя собственными жизнями, действовали многочисленные проповедники его учения.
Горный старец объявил себя пророком. Для низаритов он был наместником Аллаха на земле, глашатаем его священной воли (хотя и сообщаемой ему «скрытым имамом», но ведь этого «скрытого имама» никто не видел). Гассан ибн Саббах внушал своим адептам, что они могут попасть в райские сады, минуя чистилище, лишь при одном условии: приняв смерть по его непосредственному приказу, Он не переставал повторять изречение в духе пророка Мухаммеда: «Рай покоится в тени сабель». Таким образом, низариты не только не боялись смерти, но страстно ее желали, ассоциируя ее с долгожданным раем.
Вообще, Гассан ибн Саббах был непревзойденным мастером фальсификации. Иногда он использовал не менее эффективный прием убеждения или «промывания мозгов». В одном из залов Аламутской крепости, над скрытой ямой в каменном полу, было установлено большое медное блюдо с аккуратно вырезанной по центру окружностью. По приказу Гассана ибн Саббаха, один из низаритов прятался в яме, просовывая голову через вырезанное в блюде отверстие, так, что со стороны, благодаря искусно наложенному гриму, казалось, будто бы она отсечена. В зал приглашали молодых адептов ордена и демонстрировали им «отсеченную голову». Неожиданно из темноты появлялся сам Гассан ибн Саббах и начинал совершать над «отсеченной головой» магические пассы и произносить на «непонятном», «потустороннем», «ангельском» (Джон Ди или Алистер Кроули сказали бы — «енохианском») языке таинственные, зловещие заклинания. После этого «мертвая голова» открывала глаза и начинала говорить. Ибн Саббах и остальные присутствующие задавали вопросы относительно рая, на которые «отсеченная голова» давала более чем оптимистические ответы. После того как приглашенные покидали зал, помощнику Гассана ибн Саббаха отрубали голову и на следующий день выставляли её напоказ перед воротами Аламута.
Или другой эпизод: доподлинно известно, что у Гассана ибн Саббаха имелось несколько двойников. На глазах у сотни рядовых низаритов двойник, одурманенный наркотическим зельем, совершал показательное самосожжение. Таким способом Гассан ибн Саббах якобы возносился на небеса. Каково же было удивление непосвященных в его тайны низаритов, когда на следующий день Горный старец представал перед восхищенной толпой целым и невредимым.
Фидаины готовились к участи убийц в обширном замке Ламасар, где были разбиты сады и цветники, среди которых били фонтаны. Этот мир был отделен высокой стеной от остальной крепости. В саду мог отдыхать лишь Кийя Бузург (Бозорг) Умид, комендант Ламасара, коренастый перс, хитрый и упрямый, обладавший чудовищной физической силой. В сад отправляли фидаинов перед тем, как они уходили убивать, — сад символизировал рай, куда они попадут, если погибнут, выполняя свой долг перед орденом. Одурманенным гашишем (или, по мнению ряда исследователей, опийным маком) молодым волкам казалось, что и в самом деле им удалось заглянуть в пределы рая. На роль райских красавиц-гурий Кийа БузургУмид брал девушек из дейлемитских деревень. Обычаи дейлемитов дозволяли девушкам иметь половые сношения с мужчинами до свадьбы. Подготовка фидаинов занимала долгие годы. Их выбирали из наиболее темных горцев, а сложная система обработки юного организма, пока человек не превращался в фанатичного, терпеливого и послушного убийцу, была придумана самим Гассаном ибн Саббахом и доведена до совершенства Кийя Бузург Умидом.
Кроме «идеологической подготовки», фидаины много времени проводили в ежедневных изнурительных тренировках. Будущий фидаин-смертник был обязан прекрасно владеть всеми видами оружия: метко стрелять из лука, фехтовать на саблях и мечах, биться на кинжалах, метать ножи и драться голыми руками. Он должен был превосходно разбираться во всевозможных ядах. «Курсантов» школы убийц заставляли по много часов и в зной, и в лютую стужу сидеть на корточках или неподвижно стоять, прижавшись спиной к крепостной стене, чтобы выработать у будущего «носителя возмездия» терпение и силу воли. Каждого фидаина-смертника готовили для «работы» в строго определенном регионе исламского (а впоследствии — и не только исламского) мира. В программу его обучения входило также изучение языка (или нескольких языков) того государства, в котором его могли задействовать.