Военные истории

 Словно вспомнив о чем-то, он обернул лицо к востоку. За лесом, за морем, за горами медленно поднимается солнце, над багряным горизонтом золотятся под яркими лучами небольшие белые облачка, темно-синее небо кажется бездонным и тихим, какие-то птицы медленно кружатся над туманным лесом, не обращая внимание на то, что лежит на земле. А траве, вокруг убитых солдат, сверкают капельки росы. Птицы живут наверху, у них другой мир, своя жизнь.

А за этим холмом в лесу лежит Петр Анохин, тяжело ранен, умирает, а со стороны заставы слышен непрерывный гул сражения, треск автоматов, рокот пулеметов… Он шагнул к раненому солдату, еще раз глянул в тонкое детское лицо, легко сдернул правый сапог, несколько секунд смотрел на толстый шерстяной носок, вместо портянки, потом вытащил пистолет, сунул руку с пистолетом в сапог, приставил к сердцу солдата.

Из сапога раздался глухой стук выстрела. Солдат приподнялся всем телом, повернул к Ивану лицо с широко открытыми глазами, рухнул вниз и затих.

Он бежал к Петру, прыгая через пни, заслоняя лицо от колючих веток, ему казалось, что широко открытые глаза солдата смотрят ему вслед…

– Убил! – он сел на траву, вытер пот.

За этот час лицо Петра осунулось, восковая кожа туго обтягивала скулы и острый подбородок, синяки под глазами осели еще ниже.

– Ты настоящий солдат, свой парень! – Пётр говорил тихо, не отрывая взгляда от лица Ивана, – мы ошибались в тебе…

– Кто – мы?

– Я работаю в НКВД… – Петр замолчал, глаза Ивана полезли на лоб.

– Да, без шуток… Есть разговор, Ваня, пока я жив, слушай! Ты помнишь арест твоего отца, зимой 37-го, в Озерном?

Иван, молча кивнул, сверля Петра глазами.

– Глянь еще раз на мой шрам на щеке… Это я был, следователь, помнишь?

Растопырив, пальцы, Иван сжал лицо ладонями.

– Нервы не выдержали? – Анохин улыбнулся одними губами, – привыкай, дальше будет больше, если хочешь выжить. В общем, слушай, Ваня, отцу твоему дали пять лет ссылки, очень мягкий срок для того времени.

– Где он? – Иван вытер рукавом слезы.

– Не знаю, ищи сам! Тогда назначили ему отбывать ссылку в Воркуте. Если он жив, найдешь. НКВД искало тебя эти годы. Это ты меня ранил в пургу?

– Да! – Иван кивнул, отвел затуманенный взгляд в сторону.

– За отца?

– Да, и за мою кровь!

– Говори точнее! Колотая ранка на твоей руке…

– Да, это твоя работа, Петр, зачем об этом? – Иван сидел весь обмякший, поникнув головой.

– Ты был в сене, на чердаке? Говори правду?

– Был! Ну и что?

– Зачем?

– Пришел с охоты, в окно увидел вас с ружьями, залез на чердак послушать!

– А зачем врал до сих пор насчет отвертки?

– Да зачем каждому знать мои дела?

– Молодец, никогда не говори никому то, что касается только тебя! С твоим отцом мы ошиблись! Я был уверен, что он честный человек, но приказ есть приказ. Твой отец попадал под статью, никто ему помочь не мог. Машина наша государственная тяжелая, ошибок наделали немало. Твой отец был арестован ошибочно, это поняли потом, а кто открыто признает свои ошибки? Так и остался приговор в силе…

– Зачем все это?

– Сам не знаю, Иван я не философ, солдат. У меня нет политического образования. Кончишь войну, иди учиться, тогда поймешь больше. Сложно жизнь устроена. Может быть, не нужно было Революцию делать в 17-м году, а раз уж сделали, то ходу не было ни назад, ни вбок, только вперед. Нападение Германии было неизбежным. Сталину нужно было за десять-пятнадцать лет создать тяжелую промышленность, на пустом месте, чтобы вооружить армию современным оружием. Без тяжелой промышленности нам было не устоять против Европы. Поэтому было насилие, были жертвы!

– А теперь, устоим?

– Устоим, потому что есть промышленная база…

– Петр, ты чего, – Иван нагнулся к его лицу. Петр молчал, плотно сжав губы, закрыв глаза. Иван метнулся к воде, выжал платок ему на лицо. Он пришел в себя, с мертвенно-бледным лицом, шевельнул губами:

– Вишь, сознание теряю, Ваня, много сказать надо, силы уходят, воды… дай…

Иван выжал два платка воды в полуоткрытый рот Петра. Он глотал воду, засохшим языком облизывал потрескавшиеся губы, благодарно глянул на Ивана: – Когда умираешь, самое важное, видеть рядом своего человека, друга! Слушай, меня прислали последить за тобой, думали, что можешь сбежать на Запад, пока в НКВД заканчивали расследовать твои дела и готовить материал для суда. Тебя должны были отозвать в тыл до 1-го июля. Война помешала, и я на этом проиграл, из-за тебя…

– Если не убьют на войне, НКВД тебя все равно найдет, арестуют или пригласят на беседу. Они все знают о тебе, кроме одного: – Как ты стал Иваном Кедровым? Где взял справку? Мы выясняли в Сургуте, откуда этот Кедров был родом. Ушел он в Тобольск, не дошел и домой не вернулся. Тебя, это… могут… это… обвинить в убийстве… Ваня… тогда погибнешь… Скажи мне правду, может быть, помогу советом!

На миг перед глазами, всплыло милое личико Анюты, слова Алексея Сазонова: «Останутся Татьяна с Анюткой сиротками…» Сказал твердо: