Военные контразведчики

В частности, уже 4 марта 1917 года, на второй день существования Временного правительства, исправляющий должность начальника Генерального штаба генерал-лейтенант П. И. Аверьянов направил письмо на имя военного и морского министра А. И. Гучкова, где говорилось, что «из-за прекращения деятельности разыскных органов Министерства внутренних дел, оказывавших содействие Военному министерству в борьбе со шпионажем», необходимо реорганизовать военную контрразведку для сохранения «непрерывности ее действий».

Депутат Государственной думы и лидер партии октябристов Александр Иванович Гучков был человеком хотя и штатским, но обстрелянным: в 1899–1902 годах участвовал в Англо-бурской войне, в Русско-японскую был уполномоченным Красного Креста, а потому мнил себя великим полководцем. А. А. Керсновский назвал Гучкова «честолюбивым заговорщиком», наконец-то удовлетворившим «свою давнишнюю мечту руководить российской вооруженной силой сообразно своим личным симпатиям и антипатиям». По мнению историка, «воинской иерархии для проходимца министра не существовало»[40].

Назначение штатского человека главой военного ведомства, чего никогда не случалось в российской истории, было трагическим извращением Временного правительства, своеобразным продолжением «Приказа № 1», который, кстати, Гучков отменил в самом скором времени. Но, разумеется, пользоваться авторитетом в рядах сражающихся войск этот партикулярный «назначенец» не мог, и армии он не понимал, как армия не понимала и не принимала его.

Хотя определенная логика в таком назначении была: государственное руководство (и не только в России) давно уже боялось новоявленных бонапартов: блистательные генералы слишком хорошо выглядели и были весьма популярны на фоне достаточно тусклых в своем большинстве «политических» фигур — юристов, финансистов и прочих. От Суворовых или Скобелевых пытались избавиться любым путем, зато при дворе процветали безликие, но исполнительные Сухомлиновы, которые не имели не только «политических амбиций», но и ни малейшей возможности таковые реализовать, ибо не обладали волей, решимостью и какой-либо поддержкой в войсках… Но правители забывали, что армия главным образом предназначена для войны и должна к ней постоянно и всесторонне готовиться. «Паркетные военачальники» успешно росли в чинах и должностях, получали награды за преданность и усердие, а в случае войны занимали соответствующие их рангу должности. И тут оказывалось, что к командованию фронтом, армией или корпусом они совершенно непригодны! Столь блистательные во дворце, эти «полководцы» были совершенно бездарны на театре военных действий. Напоминать, к каким трагедиям это приводило, смысла не имеет.

«Брожение в армии началось на почве недовольства высшим командным составом… а также, несомненно, было результатом многолетней упорной агитации в войсках. Впоследствии недовольство это перенеслось на доблестное, ни в чем не повинное младшее офицерство и своим последствием имело ужасное пролитие дорогой нам офицерской крови, свидетелями чего мы все были с содроганием и отвращением при полном разложении армии, после февральского переворота»[41].

В общем, найти среди многочисленного российского генералитета подлинных Суворова или Скобелева, к тому же еще и преданного «идеалам свободы и демократии», Временное правительство не смогло, а потому выдвинуло военного министра из своей «политической» среды. Но уже через два месяца Гучкова на этом посту заменил очередной желающий «порулить армией» — А. Ф. Керенский, подписавший приказ, гарантировавший всем военнослужащим «права граждан»: во внеслужебное время «открыто исповедовать» свои политические, религиозные, социальные и прочие взгляды. Этот приказ офицерство восприняло как очередной удар по устоям армии… Вот он, реванш извечной зависти штатских к тем, кто имеет честь носить военный мундир!

Гучков изначально поступил так, как и следует поступать политическому деятелю: 9 марта военный министр обратился к войскам… через газеты. Ранее такого не бывало. «Слушайтесь ваших начальников, помня, что армия без дисциплины врагу не страшна, — призвал министр с печатных страниц. — Не слушайте сеющих рознь. Много немецких шпионов, скрываясь под серой солдатской шинелью, мутят и волнуют вашу среду. Верьте своим офицерам».

Прямо-таки лермонтовский мотив — слова злосчастного Грушницкого: «…и под серой солдатской шинелью может биться благородное сердце»! Неужели таким путем, подобными рассуждениями можно было повлиять на безграмотную солдатскую массу?! Влияние газет Гучков, очевидно, переоценивал — хотя фронтовики, сориентированные большевиками, и требовали «свободы печати», но отнюдь не потому, что их смущала цензура, а потому, что твердо знали: если к бумажке приложить полковую печать с двуглавым орлом, то для деревни это будет неоспоримый документ. Так пусть печать и будет «свободна» для общего пользования!