Военные мемуары. Призыв, 1940–1942

В свою очередь мы не пренебрегали укреплением связей с этими правительствами, изгнанными из своих стран, но сохранившими во всем свободном мире официальное представительство и значительное влияние. Дежан и его коллеги из Национального комитета поддерживали отношения с их министрами и официальными лицами. Наши штабы и службы тоже установили контакт. Я лично имел встречи с главами государств и ответственными руководителями.

Эти встречи и беседы принесли нам немалую пользу, поскольку мы имели дело со значительными и авторитетными людьми. Но под оболочкой этикета были видны душевные драмы, вызванные поражением и изгнанием. Конечно, всячески соблюдая внешние атрибуты власти, эти правительства стремились казаться спокойными. Но в глубине души среди своих забот и огорчений каждое из них тайно переживало свою собственную глубокую трагедию.

Говоря по правде, со времени вступления в войну России и Соединенных Штатов правительства западных государств уже больше не сомневались, что их страны будут освобождены. Но какими будут тогда их страны? Об этом-то больше всего и думали мои голландские, бельгийские, люксембургские, норвежские собеседники. Благородная королева Вильгельмина[167], ее премьер-министр профессор Геербранди, ее министр иностранных дел предприимчивый вам Клеффенс и принц Бернгард Нидерландский с отчаянием видели, как исчезает Голландская Ост-Индская империя, несмотря на беспримерные усилия флота под командованием адмирала Гельфриха и сопротивление войск генерала Тер Портена в джунглях Индонезии. Пьерло, Гутт и Спаак, составлявшие на службе у Бельгии триумвират мудрости, упорства и политической изобретательности, не могли без горечи говорить о проблеме королевской власти. Что касается великой герцогини Шарлотты, ее супруга принца Феликса Бурбон-Пармского и Беша, к их счастью, бессменного министра, то они не переставали подсчитывать материальные и моральные убытки, которые могло принести Люксембургу нацистское господство. И, наконец, король Хокон VII[168], являвший образец стойкости и веры в будущее, а также Трюгве Ли, который проявил неутомимую деятельность во всех областях, глубоко скорбели при виде того, как гибнут норвежские торговые суда. «Это идет ко дну наше национальное богатство», — повторяли они.

Еще более драматическим было положение Греции, Югославии, Чехословакии, Польши. Ибо если вступление России в войну гарантировало им разгром Германии, то оно несло им новую угрозу. Главы государств и министры открыто говорили об этом. Король Георг II[169] и глава его правительства Цудерос рассказывали мне об ужасающих страданиях, на которые обрекло греческий народ нацистское вторжение, о Сопротивлении, которое, несмотря ни на что, развертывал народ, но также и о том, как все голодные и все борющиеся сплачиваются вокруг коммунистической партии.

Одновременно я видел, как в окружении Петра II[170], молодого югославского короля, и даже внутри кабинета, во главе которого последовательно стояли генерал Симович, Иованович, Трифунович, отражались события, раздиравшие их страну: возведение Хорватии в ранг отдельного королевства, главой которого был провозглашен герцог Сполетский, захват Италией Далмации и Словении с Любляной, соперничество, а вскоре и борьба Тито[171] с генералом Михайловичем, который, однако, вел в Сербии действия против оккупантов.

Напротив, создавалось впечатление, что президент Бенеш и его министры Шрамек, Масарик[172], Рипка, генерал Ингр доверяли будущей политике Советов. При посредничестве Богомолова они поддерживали с Кремлем внешне дружеские отношения. Их представитель в Москве, Фирлингер, казалось, пользовался там доверием и уважением. Советское командование сформировало чехословацкий корпус из чехов, находившихся на службе в вермахте и взятых в плен в России.

Было очевидно, что в стремлении восстановить чехословацкое государство и свое собственное положение в Праге Бенеш, при всем своем отвращении к советскому режиму, рассчитывал прежде всего на Россию.

Беседы с Бенешем превращались в содержательные лекции по истории и политике, которые он мог читать очень долго, не утомляя ни слушателей, ни самого себя. Я как сейчас слышу его повествования о судьбе государства, у кормила которого он стоял двадцать лет. «Это государство, — говорил он, не может существовать без непосредственной поддержки Москвы, ибо оно должно включить Судетскую область, населенную немцами, Словакию, с потерей которой Венгрия никак не может примириться, и Тешин, на который зарятся поляки. Франция слишком ненадежна, чтобы мы могли полагаться на нее». «В будущем, говорил в заключение президент, — мы смогли бы избежать риска исключительного союза с Кремлем, но лишь при условии, что Франция вновь обретет свое положение и роль в Европе. А до тех пор что же мне остается делать?» Так рассуждал Бенеш, но я чувствовал, что в глубине его души таится тревога.